И тогда я вижу его.
Призрак.
Мой брат.
Он вваливается в коридор — гора мышц, превращённая в шаркающий обломок. Толстая цепь обвивает шею, как собачий ошейник, звенья гремят при каждом натужном шаге. Его руки — те самые, что рвали людей на части, — закованы за спиной.
Грудь сжимает так, будто тиски дробят рёбра. Я хочу взреветь, рвануться вперёд и разорвать эти цепи голыми руками. Но я не могу. Не могу двигаться. Не могу дышать. Не могу сделать ничего, кроме как смотреть, как его тащат мимо, словно сломанное животное.
Голова Призрака опущена, подбородок почти касается груди. Даже отсюда я вижу поражение в осанке его плеч, в том, как он волочит ноги. Это не тот яростный воин, которого я знаю. Это пустая оболочка — выжженная, выброшенная.
— Шевелись, урод, — рычит один из охранников, дёргая цепь. Призрак спотыкается, и из груди вырывается низкое рычание. Жалкий звук. Ничего общего с теми землетрясущими рёвами, что я слышал от него в бою.
Я сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в кожу. В ладонях выступает кровь — горячая, липкая. Боль заземляет, напоминает, зачем мы здесь. Почему я не могу сорваться и всё разнести.
Но, блядь, это трудно помнить, когда каждый инстинкт орёт действовать.
— Думаешь, в этот раз он отреагирует? — спрашивает другой охранник, тыкая Призрака прикладом винтовки. — Прошлый тест был провалом.
— Кого это ебёт? — смеётся первый. — Пока нам платят за то, чтобы тыкать в зверя, я доволен.
Они проходят в пределах вытянутой руки. Я мог бы дотянуться и сломать им шеи раньше, чем они поняли бы, что происходит. Это было бы так легко. Так чертовски приятно.
Я не двигаюсь.
Голова Призрака не поднимается. Его изуродованное лицо и нос залиты кровью — видимо, поэтому он даже не чувствует наш запах. Он не видит меня. Не знает, что я стою здесь, в нескольких шагах. Не знает, что его стая так близко. Что мы пришли за Айви. И за ним тоже.
И я не могу ему сказать.
Охранники уводят его за угол, их голоса затихают, пока они обсуждают новые пытки, которые его ждут. Каждое слово — нож в живот, проворачивающийся всё глубже с каждым шагом.
Я хочу разнести эту ёбаную лабораторию голыми руками.
Но не делаю этого. Не могу.
Потому что у нас есть миссия. Потому что у нас есть омега, которую нужно защитить. Потому что если мы сейчас сорвём прикрытие, Призрака ждёт участь ещё хуже.
Логика ни хрена не облегчает это.
— Солдат, — голос Чумы прорезает туман ярости в моей голове. Холодный. Профессиональный. Идеальный учёный. — Нам следует продолжить осмотр.
Я поворачиваюсь к нему, изо всех сил удерживая нейтральное выражение лица. Его бледно-голубые глаза ничего не выдают. Но я чувствую напряжение, идущее от него волнами. Он видел. Он знает.
— Разумеется, доктор, — выдавливаю я.
Чума коротко кивает и направляется в следующий коридор, в противоположную сторону. Я иду за ним, Виски замыкает. Каждый шаг — как по зыбучим пескам, ботинки налиты свинцом.
Мы поворачиваем за угол, оставляя эхо цепей Призрака позади. Но звук не отпускает. Он гремит у меня в голове с каждым ударом сердца.
Я его подвёл.
Теперь он страдает, а я играю в переодевания.
К горлу подступает желчь. Я проглатываю её, заставляя лицо оставаться каменным. Сейчас нельзя ломать роль. Не когда мы так близко.
Но, блядь, как же это больно.
Глава 30
АЙВИ
Я заставляю себя дышать глубоко, подавляя подступающую панику, пока сижу на холодном металлическом смотровом столе. Всё тело ноет после ночи, проведённой в метаниях на тонком матрасе в камере — я спала урывками, по минуте-две, не больше. Стерильные белые стены будто сдвигаются ближе, давя со всех сторон, напоминая, что я в плену.
Но мне нельзя терять голову. Нельзя.
Если я хочу выбраться отсюда, мне нужно оставаться спокойной и собранной.
Дверь открывается, и в помещение входит группа врачей и учёных — белые халаты безупречно чистые, лица — маски профессионального любопытства. На этот раз все женщины. И все до странности похожи друг на друга. Один тип красоты. Высокие скулы, чёткие линии, полные губы, изогнутые брови.
Вообще-то здесь почти все красивые. Но как-то… неестественно. Будто они все ходили к одному и тому же пластическому хирургу.
И при этом они смотрят на меня, изучают, словно странная здесь я. Будто я — редкий образец.
Ну, если подумать… как омега, я, наверное, и есть образец.
— Доброе утро, омега, — говорит одна из врачей с фальшиво-бодрым тоном. — Как вы себя чувствуете сегодня?
Я с трудом подавляю желание зарычать на неё. Вместо этого надеваю нейтральное выражение лица.
— Нормально, — отвечаю ровно.
Врач кивает и делает пометку на планшете.
— Отлично. Сегодня мы проведём ещё несколько тестов, если вы не возражаете.
Это не вопрос. Мы обе это знаем. У меня нет выбора. Но я, пожалуй, даже ценю эту иллюзию вежливости. Это больше, чем я когда-либо получала в Центре Перевоспитания.
— Как скажете, — говорю я, выдавливая улыбку, которая не доходит до глаз.
Учёные кружат вокруг меня, как пчёлы, движения точные, отработанные. Высокая блондинка с резкими чертами подходит с иглой.
— Сейчас я возьму образец крови, — говорит она сухо. — Можете почувствовать лёгкий укол.
Я стискиваю зубы, когда игла входит в вену. Это ни хрена не «лёгкий укол», но я переживала и не такое. Я смотрю, как кровь заполняет пробирку, и думаю, какие тайны они надеются из неё вытащить.
— Когда у вас был последний цикл течки? — спрашивает более молодая учёная, держа ручку над планшетом.
Я подумываю солгать, но отказываюсь от этой идеи. Скорее всего, у них есть способы это проверить.
— Точно не помню, — бормочу уклончиво.
Она что-то быстро записывает, глаза загораются интересом.
— А вы помните, сколько он длился?
— Несколько дней, — отвечаю я, не желая вдаваться в подробности моего времени с Призраками.
Другая учёная — пожилая женщина с сединой — делает шаг вперёд со стетоскопом.
— Глубокий вдох, пожалуйста, — говорит она, прижимая холодный металл к моей груди.
Я подчиняюсь, стараясь игнорировать дискомфорт от вторжения в личное пространство.
— Пульс учащён, — отмечает она, слегка хмурясь. — Вы чувствуете тревогу?
Я едва не смеюсь от абсурдности вопроса.
— А вы бы не чувствовали? — огрызаюсь я, не сумев скрыть колкость в голосе.
Учёная лишь негромко мычит и делает ещё одну