Я достал из печи противень. Ломтики тыквы запеклись. Они стали мягкими, но не превратились в кашу, а по краям на них выступила тёмная, блестящая карамельная корочка.
Час истёк. Всё было готово.
Я взял глубокую белую тарелку. В центр налил густой суп. Сверху, как маленький плот на оранжевом озере, я аккуратно уложил несколько запечённых ломтиков тыквы. Потом взял бутылочку с тёмно-зелёным тыквенным маслом и капнул всего несколько капель. Они тут же красиво разошлись по поверхности, как круги по воде. В самый центр я водрузил пару обжаренных тыквенных семечек и ярко-зелёный листик мяты.
Всё. Блюдо было готово.
Я посмотрел на своё творение и впервые за день почувствовал ничем не замутнённое удовольствие.
Да, это было хорошо. Это было чертовски хорошо.
* * *
В кабинете графа Ярового было очень тихо. Так тихо, что можно было услышать, как старые напольные часы в углу отсчитывают секунду за секундой. Единственным светом в комнате был гигантский экран, занимавший почти всю стену, на котором беззвучно шло то самое кулинарное шоу.
На экране суетливый, потный повар картинно споткнулся на ровном месте. Стакан с водой, описав в воздухе нелепую дугу, опрокинулся прямо в миску соперника
— Идиот! Какой же он идиот! — Свечин, который до этого не мог усидеть на месте и мерил шагами дорогой ковёр, резко остановился. — Я же говорил тебе, что этот Маслов — ничтожество! Мы заплатили ему кучу денег! Объяснили, как для тупого, что нужно сделать! И что⁈ Что он сделал в итоге⁈
Яровой даже не дёрнулся. Он спокойно сидел в глубоком кресле, закинув ногу на ногу, и, не отрываясь, смотрел на экран. Его лицо ничего не выражало, будто он смотрел не на провал их плана, а на скучный прогноз погоды. Только пальцы, которые лежали на резном подлокотнике, чуть-чуть побелели. Он смотрел, как на экране этот провинциальный повар Белославов, вместо того чтобы впасть в панику или ярость, смотрит на испорченные специи, а потом поднимает глаза на перепуганного диверсанта и… улыбается.
— Спасибо, коллега. Вы только что подали мне отличную идею, — произнёс с экрана спокойный, уверенный голос повара.
А потом произошло то, что и заставило Свечина вскочить. Мокрые, испорченные специи с шипением полетели на раскалённую сковороду.
— Он просто издевается! — прорычал Свечин, снова начиная метаться по кабинету. — Ты видишь⁈ Он превращает нашу диверсию в свою грёбаную рекламу! Он делает из этого шоу! А эти идиоты в зале… они же ему аплодируют! Они его обожают!
Граф молча нажал кнопку на пульте, и экран погас. В кабинете снова воцарилась тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием барона.
— Он хорош, Всеволод, — наконец выдохнул Свечин, останавливаясь и с отчаянием глядя на графа. — Хорош и умён. Наш план — унизить его в финале — может обернуться против нас. Если мы его засудим, он станет народным героем, мучеником. Мы сами возведём его на пьедестал.
Яровой медленно поднял голову. В его глазах не было ни злости, ни паники. Только пристальный взгляд.
— Я это вижу, Аркадий. Не нужно так кричать, — тихо, но властно произнёс он. Свечин тут же осёкся и замолчал. — Мы это с тобой уже обсуждали. Но есть и кое-что ещё.
Граф встал и неторопливо подошёл к бару. Взял хрустальный графин и плеснул в два бокала немного коньяка.
— Когда я был на шоу, я попытался на него надавить, — ледяным тоном продолжил Яровой, протягивая один из бокалов Свечину. — Ментально. Слегка. Просто чтобы вывести из равновесия, заставить нервничать.
Он сделал небольшую паузу, вдыхая аромат напитка.
— Он не поддался. Вообще. Я почувствовал, как моя воля наткнулась на какой-то щит. Сначала я решил, что это амулет. Простенький, но качественный. Я усилил давление. Амулет раскололся. Но он… он даже не дрогнул. Остался стоять, как скала.
Свечин удивлённо уставился на него.
— У простого повара? Ментальный щит?
— Вот именно, — кивнул Яровой. — И это меня настораживает гораздо больше, чем все его кулинарные фокусы. Я не помню, чтобы кто-то из простолюдинов, даже с самым сильным артефактом, мог выдержать мой прямой взгляд. А уж тем более — прямое воздействие. Я помню такую силу лишь однажды… — Граф нахмурился, его взгляд устремился куда-то в пустоту, будто он пытался ухватить за хвост давно забытое, неприятное воспоминание. — Нет, этого не может быть, — он тряхнул головой, отгоняя наваждение, и усмехнулся собственным мыслям. — Бред.
Он сделал глоток, и его лицо снова стало непроницаемым.
— Этот парень не ломится в стену. Он не пытается её пробить. Он находит в ней трещину и превращает её в широкую дверь. Заставляет всех вокруг аплодировать тому, как изящно он это делает, — граф поставил бокал на стол. — Значит, нужно менять тактику.
— И что ты предлагаешь? Снова подкуп? Угрозы?
— Нет. Это слишком грубо. И, как мы видим, неэффективно, — Яровой подошёл к окну, за которым расстилался ночной Стрежнев. — Завтра финал. Наш человек должен победить. Эта крикливая, но абсолютно лояльная нам Антонина — идеальный кандидат. Пусть он проиграет. Но после… после мы его не тронем.
Свечин удивлённо поднял бровь.
— Как это — не тронем?
— Мы не будем его сажать в тюрьму. Не будем устраивать «несчастные случаи». Это всё вчерашний день, Аркадий. Мы сделаем кое-что поумнее. Мы создадим ему конкурента.
Граф обернулся, и в его глазах блеснул холодный огонёк.
— Мы найдём другого повара. Такого же «простого парня из народа». Симпатичного, с хорошей историей. Обучим его, дадим денег, раскрутим его имя. Мы создадим ему двойника. Такого же «народного» и «честного», но нашего. Абсолютно ручного. Мы начнём войну брендов. И вот тогда… — Яровой улыбнулся своей тонкой, змеиной улыбкой. — Мы задавим его. Деньгами. Рекламой. Маркетингом. Мы сделаем так, что его имя просто забудут. Люди быстро увлекаются и так же быстро остывают. Мы просто дадим им новую, более яркую игрушку. И он сам, без всякого нашего участия, разорится и исчезнет. Тихо, мирно и совершенно законно.
Свечин слушал, и на его лице медленно расползалась восхищённая ухмылка. План был дьявольски хорош.
* * *
Первым пошёл Викентий. Он брёл к судейскому столу, ссутулившись, глядя в пол. Его блюдо выглядело просто жалко. В тарелке плескалась сероватая, развалившаяся каша из тыквы, в которой грустно плавали бледные ошмётки курицы. Было очевидно, что после провала с его мелкой пакостью он просто сдался. Запаниковал и в последние минуты состряпал что-то, лишь бы не сдавать пустую тарелку.