В этом мраке, среди трупов, крови, боли и зловония, они наконец — впервые за всё это время — не слышали ничего, кроме копошения насекомых. И этот звук показался им таким умиротворяющим и спокойным, что улыбки невольно появились на лицах.
* * *
— Почему мне кажется, Заг, что ты специально таким хитрым способом избавился от конкурентов? — Слова Заны были полны лукавого цинизма, который ещё пару дней назад вызвал бы у меня чувство непонимания и даже гадливости.
— Лучше молчи, — сухо, как пустынное солнце, ответил я. — Не факт, что алхимия в сумках грайдийцев действительно была лечебной.
— Так там было написано, — пожала она плечами, посмотрев на плечо, которое выглядело гораздо лучше, чем час назад. — Если что-то выглядит как целебное снадобье, подписано как целебное снадобье и аккуратно завёрнутым лежало в сумке главаря отряда воинов, то очевидно, что это и было целебное снадобье.
— В логике не откажешь, — хмыкнул я.
Мы отдыхали возле выхода из шахты — там, где заканчивалась битва и начиналось нечто большее. Позади остались тьма, кровь и обиды, которые когда-то разъедали нас изнутри. Теперь всё это казалось таким маленьким — словно детская ссора из-за игрушки, забытой в песочнице.
Тогда, в тот миг, когда мы просто стояли и дышали, я посмотрел на Вету, на её перепачканное сажей разбитое лицо, на котором уже наливался огромный синяк, на глаза, в которых больше не было страха. На Зану, которая, стиснув зубы, держала нож — словно даже сейчас готовая убивать.
И рассмеялся.
Смеялся так, будто впервые за всю жизнь.
— Мы идиоты, — прохрипел я в тот момент. Голос звучал грубо, по-новому — без привычной за последнее время колючей стены. — Стоило умереть, чтобы понять…
Вета не дала договорить. Она, шатаясь и дрожа, как новорождённый оленёнок, подошла ко мне, такая грязная, в крови, пыли и какой-то странной слизи, и прижалась — нежно, но так крепко, будто боялась, что меня унесёт ветром.
Не нужно было лишних слов.
Зана присоединилась к нам через несколько ударов сердца. Тяжело подошла, с трудом. Но сама, без помощи и просьб. Она молча взяла нас за руки — одну мою, другую Веты — и сжала так, что хрустнули кости. Полнейшая тишина. Только тепло рук, только незримое «я здесь», только невысказанное «больше никогда не отпущу».
Да, именно тогда возникло понимание. Мир — это не золото, не слава, не месть.
Мир — это вот это.
Такое ли чувство африды зовут «семьёй»? Зарождение боевого братства, когда товарищ рядом — это не просто соратник или друг, а часть тебя самого?
Я смотрел на девушек, ощущая, что они в каком-то роде стали моей кровью, а я — их дыханием.
Наконец-то всё стало понятно и очевидно. И просто. Потому что всё по-настоящему важное на самом деле очень простое.
Это действие, несказанные слова, поток чувств и мыслей стал точкой примирения, которая привела к тому, что мы сидели здесь, вдыхая удушающий жар солнца будто бы в первый раз. Небо лизало ещё не зажившие раны, ветер пел в волосах, а где-то далеко кричали стервятники, но нам было всё равно.
Мы с Заной развалились на земле, Вета осматривала мёртвое тело Ребиса, которое мы вытащили с собой. Зачем? Сложный вопрос… Нет, вру, не сложный. Изначально хотели его похоронить, как и Кероба, но потом что я, что Вета ощутили… м-м… неправильность, исходящую от меча.
Не может ведь оружие обладать… Аурой?
А это обладало. Оно создавало ощущение хищной кобры, расправившей капюшон и готовой вцепиться в любого, кто попытается им завладеть.
Когда после отдыха я напитал тело Аурой Защиты и попробовал вытащить клинок из руки Ребиса, то не смог разжать его пальцы. Казалось, меч опутал их своей силой, защищая и сохраняя. Чего уж, он окутал собой всё тело моего брата!
Тогда мы, не обсуждая и не оговаривая ситуации, вынесли труп Ребиса из шахты и разместили под ярким светом солнца. Найденная алхимия позволила девушкам прийти в себя, я же, когда немного восстановил сил, применил привычный трюк обращения в рой и воссоздания собственного тела, мгновенно исцеляясь и очищаясь.
Ох, с какой же завистью девчонки смотрели на меня тогда!
А ещё, кажется, тема того, что я Прóклятый и «всех подставил», как-то… пропала. Сама собой. Словно бой на грани, когда каждый шаг казался последним, а смерть действительно дышала в спину, позволил ощутить истинные чувства друг друга и сблизил нас до уровня, невозможного для слов. Словно он показал истинное нутро каждого из нас, демонстрируя реальное положение дел.
Всё, что было прежде, — глупость и шелуха. Все обиды, реальные и нет, остались за бортом истории. Мы жили заново, и реальным было только сейчас. Только это место, только мы.
Словно вернулись в те дни далёкого детства, когда жизнь казалась лёгкой, простой и безмятежной. Да, где-то царит смерть. Да, мы только что убили полтора десятка бешеных каннибалов. Да, мы еле-еле выжили и потеряли товарища. Уже второго. Но именно поэтому теперь у нас есть понимание, что мы — настоящие. Мы есть друг у друга.
Вопрос ценности перестроился, новые переменные заняли свои места, прежние переживания и тревоги были взвешены и найдены лёгкими.
Что может быть ценнее мига, когда понимаешь, что выиграл жизнь? Когда понимаешь, что можешь провести её с теми, кого ты любишь и кем любим в ответ? И самое приятное, что и девушки разделяли эти чувства. Пылали ими.
Вета вернулась и спокойно, тихо села мне под бок. Так, как делала раньше. Расслабленно, без страха и опасения. Зана улыбнулась, мирно и без какой-либо ревности. Какая ревность может быть в семье?
— Когда ты хочешь уйти, Загрейн? — сорвался вопрос с её губ. Не как потревоженный воробей, уворачивающийся от камня, но как первый тёплый день после долгой зимы, когда вдруг понимаешь, что всё плохое осталось позади, а впереди только свет.
— Сразу, — немного подумав, ответил я. — Соберу кое-какие вещи, попрощаюсь с близкими. Приглашу с собой Вияльди и Леви. А потом уйдём.
«С ними или без» не было сказано, но подразумевалось.
Зана кивнула. Вета улыбнулась с толикой грусти. Так улыбается человек, нашедший старое письмо от давно умерших родителей. Строки выцвели, но чувства по-прежнему сильны.
— Похороним Ребиса или отнесём в деревню? — теперь вопрос задал уже я. — Он говорил, что хотел быть погребённым на родине. К тому же, не знаю, как объяснить, но…
— Я тоже это чувствую, — Вета обернулась и