— Бело-кого? — переспросил я.
— Белодолск, это город, в котором вы находитесь, — любезно пояснил Фёдор Игнатьевич. — Вы сейчас в моём доме, и я смею надеяться, что вы назовёте своё имя.
Я подвис ненадолго. Потом откашлялся и сказал так:
— Александр Николаевич Вербицкий, вольноопределяющийся.
Что такое «вольноопределяющийся» — я даже близко не знал, просто слово откуда-то вспомнилось, и оно показалось мне солиднее, чем «безработный». Когда перед тобой целый ректор распинается, хочется что-то из себя представлять.
— Вы — военный? — уточнил Фёдор Игнатьевич.
— Просто Саша, — махнул я рукой. — А, это… Ну, кхм… Ну, как бы, вы же понимаете, что я ничего не понимаю?
Фёдор Игнатьевич грустно покивал, махнул мне рукой как-то так, что я понял — садись, мол, чего уж. Сел. Фёдор Игнатьевич составил мне компанию.
— Вы, Александр Николаевич, пожалуйста, постарайтесь воспринять спокойно. Вы сейчас не в своём мире находитесь…
— Давайте сразу к сути, — перебил я. — Вопрос первый: мне с кем-то придётся спать? Вопрос второй: это будут существа женского пола? Меня сейчас очень тревожит облако тегов.
Фёдор Игнатьевич меня сначала не понял. А потом понял всё, кроме тегов, и лицо его мучительно исказилось. Как будто я при нём в занавеску высморкался.
— Что вы такое говорите, Александр Николаевич!
— Рабство? — допытывался я. — Сексуальное или обычное?
— Нет!
— Я избранный?
— Куда⁈
— Я-то откуда знаю⁈ Это вы меня призвали! Пытаюсь понять, зачем.
Фёдор Игнатьевич поёрзал на стуле. Тема была ему явно неприятна, но он сделал над собой усилие и сказал:
— Произошла чудовищная ошибка.
— А. Вам нужен был другой, а попался я?
— Нам вообще никто не был нужен. Видите ли, Александр Николаевич, моя дочь, Татьяна, до крайности любит предаваться чтению. А в нашем мире, знаете ли, с одной стороны грамотность не столь распространена, а с другой, государственный цензурный комитет неусыпно блюдёт нашу нравственность. Она прочитала, пожалуй, всё в интересующем её жанре и нашла способ… эм… заимствовать книги из параллельной вселенной. Не могу сказать, что я одобряю это её занятие. Скорее, наоборот, я резко против. Но я — чрезвычайно занятой, одинокий мужчина, и мне трудно уделять воспитанию дочери столько времени и сил, сколько подобает… Каюсь, я предоставил ей определённую свободу. И это привело к катастрофе.
По-моему, это — самое идиотское объяснение попаданства, которое я когда-либо слышал.
— Ну, допустим, — кивнул я. — А в чём катастрофа? Разверзлась бездна звезд полна, и из неё теперь полезут демоны, с которыми мне нужно сражаться?
— Если бы! — воскликнул Фёдор Игнатьевич. — Катастрофа в том, что призыв разумных существ из иных миров — это одно из самых страшных преступлений, за него карают смертью всех причастных, и род уходит в опалу на сто лет! Впрочем, в нашем случае достаточно будет казни, в опалу уходить некому…
— Есть деловое предложение. Верните меня обратно, дайте с собой золотишка килограмма три-четыре (я сделал скидку на то, что семья явно не жирует) — и я никому ничего не скажу.
— В том-то и загвоздка, Александр Николаевич, — поник Фёдор Игнатьевич. — Ритуалов, позволяющих вернуть изъятое, не существует… По крайней мере, я о них не знаю.
Мы с ним долго-долго смотрели друг на друга. Потом я хитро улыбнулся и погрозил пальцем:
— А-а-а-а, «заимствовать книги», да? «Заимствовать» — это когда потом возвращают! Дочка-то воровством промышляет? Нехорошо, Фёдор Игнатьевич. Межмировое литературное пиратство!
— Я этим не горжусь! — ударил себя кулаком в грудь Фёдор Игнатьевич.
Ну, гордится или нет, а факт оставался фактом. Я — тут, пути назад — нет, и что со мной делать — тайна тайн во тьме веков.
Для начала мне отвели гостевую комнату, постелили постель. После ужина я долго лежал, не мог заснуть, всё думы думал. И тут вдруг дверь открывается, и в комнату входит маленький такой силуэт.
— Стоять, — тихо сказал я. — Бояться.
Силуэт замер, но бояться не стал.
— Это я, Татьяна, — услышал я шёпот. — Ты, это… — Она шмыгнула носом. — Книжку верни?
— В смысле, «верни»? — запротестовал я (книжка у меня под подушкой лежала). — Ты её украсть пыталась! Это уголовное преступление.
— Не у тебя же украсть!
— А ты откуда знаешь?
— Я только ничейные книги брала. В «паутине» это сразу видно.
— Не ничейные, а общественные. Ты, можно сказать, совершала преступления против всего человечества!
— Слушай, — не прониклась рыжая, — меня и так папка розгами отходил, как маленькую! Я что, зря страдала?
— Тебе рано такие книги читать, — сказал я, вспомнив, что вытворял с несчастной правительницей дерзкий варвар.
— Мне восемнадцать лет, вообще-то! А через два месяца — девятнадцать будет.
— Я б такое до тридцати лет никому не советовал.
— Самому-то сколько?
— Уела. Двадцать семь.
— Фр! — смешно сказала Танька и всплеснула руками. — Взрослый мужчина, можно сказать, пожилой! Зачем ты читаешь дамские романы⁈
— В них много доброты и любви, а в конце все женятся и счастливы. Это немного раскрашивает мои серые будни.
В общем, как она меня ни стыдила, как ни пугала, а книжку я ей не дал. Ну, тогда — не дал. Потом, когда сам дочитал — отдал, конечно. Что я буду с этой макулатурой, как дурак с писаной торбой носиться.
Много обсуждали сюжет, даже пытались реконструировать ту странную позицию. Ну, так, «насухую», без обнажёнки. Пришли к выводу, что автор — школьница младших классов, получившая сексуальное образование из таких же книг.
Ну и как-то так незаметно завязалась у меня с Татьяной хорошая дружба.
Глава 2
Учеба, позорище и ночной душитель
В кресле я расположился с толком. Этак полулёжа, одну ногу на подлокотник — удобно. Только успел книжку открыть — бах! — дверь распахивается.
На лицо я даже смотреть не стал, и так ясно, что молнии глазами мечет. Посмотрел сразу на ноги, удовлетворённо кивнул — в тапках — и опять уткнулся в книгу.
Это, собственно, одно из моих ключевых условий было — тапки для Татьяны. Нечего по дому босиком расхаживать, сие вредно для моего здоровья, как психического, так и всего остального. Долго бушевала, бестия, но перспективы перевесили: закупила себе пар десять.
Перспектива была, строго говоря, одна: я мог спокойно пойти на улицу и начать кричать: «Эгегей, я — сущность из иного мира! Татьяна Соровская меня призвала». Вот, собственно, и всё.
Очень жёсткий тут запрет на такие вещи. Говорят, была пара попаданцев, так чуть армагеддоном