— В своем доме я смею брать любые вещи!
— Его вещи — нет! Как вы можете к ним даже прикасаться, вы, его убийца?!
— Я — убийца?! Ты, конечно, предпочла бы, чтобы он, твой кумир, убил меня! Любящая дочка, нечего сказать!
На мгновение Леони смутилась, и в ее взгляде промелькнуло что-то, похожее на теплое чувство к отцу. Однако Жорж Шарль этого не заметил.
— Я никогда и никому не желала смерти, — холодно произнесла девушка. — Но в его смерти виноваты вы, и только вы. Вы его вынудили устроить дуэль, а потом убили. А он был великим человеком. Так, как он писал, не будет писать больше никто и никогда.
— Что ты знаешь про дуэли и вообще про мужские дела! — вновь вспыхнул Жорж. — Что ты вообще про меня знаешь, девчонка?! Завела себе кумира, русского дикаря, свечки ему ставишь, молишься на него, как на икону!! От родного отца отрекаешься ради этого сумасшедшего! Такая же дрянь, как все женщины, такая же мерзавка!
— Я ни от кого не отрекаюсь, ни от отца, ни от дяди.
— Вот именно! Он — твой дядя! — еще больше разошелся Жорж. — Ты влюбилась в родственника, причем мертвого, ты с ним разговариваешь на его варварском языке, пишешь ему письма и ставишь свечки, как святому! Но теперь — все, мы это безумие прекратим, мы отправим тебя лечиться!!
— Попытайтесь! — усмехнулась Леони и еще крепче прижала к груди отобранный у отца портрет. Взгляд ее стал еще более дерзким. Она поняла, что одержала победу, сумела не сломаться и защитить от отца все, что было ей дорого.
Но хозяин замка внезапно успокоился. Мысль, так неожиданно пришедшая ему в голову во время ссоры с дочерью, с каждым мгновением казалась ему все более привлекательной. Ведь действительно поведение Леони нельзя назвать нормальным! Еще в детстве она стала учить никому не нужный русский язык, читать книги своего дяди сначала в переводе на французский, а потом и в оригинале, накупила разных сборников его стихов и портретов, да еще и сама рисовала это уродливое африканское лицо на каждом клочке бумаги… Постоянно говорит о любви к этому человеку — хотя он приходится ей родным дядей! Да если рассказать все это докторам из психиатрической клиники, они не только не будут против того, чтобы взять Леони на лечение, они потребуют, чтобы Дантес отправил ее к ним! А уж там дочь отучат поклоняться покойникам и влюбляться в родственников.
— Мне и пытаться не надо, я завтра же это сделаю! — объявил он дочери и с победоносным видом посмотрел на портрет в ее руках, мысленно обращаясь к давно убитому противнику:
«Ты думал, что все-таки победил меня, потому что моя дочь любит тебя больше? Как бы не так! Победа будет моей. Леони тебя забудет — а не забудет, так пусть плачет по тебе в больнице! Я, по крайней мере, о тебе больше не услышу!»
Жорж с огромным удовлетворением отметил, что Леони опять смотрит на него со страхом, и, не сказав ей больше ни слова, вышел из полуразгромленной комнаты. С мстительной радостью он захлопнул за собой дверь и повернул ключ в замке. Леони не хотела идти обедать — пусть теперь посидит голодная, пусть попитается «духовной пищей», книжками своего проклятого дядюшки!
Спускаясь в столовую, Жорж Шарль вспоминал слышанные где-то рассказы о лечении умалишенных. Их привязывают к кроватям, их заставляют ложиться в ледяные ванны и в кипяток… когда-то такие подробности вызывали у него ужас, но сейчас он лишь остановился на секунду посреди лестницы, а потом снова зашагал вниз.
Сын, старшие дочери и их мужья так и сидели в столовой, дожидаясь его возвращения. Адель куда-то пропала — не иначе, перепугалась, что ей тоже достанется от брата, и спряталась в своей комнате! Ну и пусть тоже сидит без обеда, раз такая трусиха!
— Проголодались? — почти дружелюбно обратился глава семейства к родственникам. — Давайте начнем. Леони просила передать, что не хочет есть.
— Вы поссорились? — тут же спросил Луи-Жозеф.
Жорж Шарль недовольно поморщился. Сын у него не намного лучше Леони, такая же бестактная скотина! Обязательно все испортит!
— Да, мы поссорились, из-за ее любимого поэта, — ответил он, злобно сверкнув глазами. — Она зашла слишком далеко, и я поставил ее на место.
Луи-Жозеф промолчал, но по выражению его лица Дантесу было ясно, что сочувствие сына — на стороне Леони. Остальные присутствующие тоже хранили молчание и, похоже, считали секунды до того момента, когда обед закончится и они смогут разойтись по своим комнатам. Служанка внесла супницу, начала разливать по тарелкам ароматный бульон, и старшие дочери Жоржа Шарля вздохнули с облегчением.
«Ах так, значит? — вновь начал закипать Дантес. — Не хотите слушать о сестре и ее кумире? И не надейтесь — здесь я решаю, о чем мы будем говорить за столом!»
— Леони помешалась на Пушкине, — сказал он громко, помешивая бульон ложкой. — Такая страсть к родному дяде — это меня уже пугает…
— Он нам не родной, он только муж нашей тети, — опять не вовремя влез в разговор Луи-Жозеф.
— Не важно! — отрезал Жорж. — Он, как это ни прискорбно, наш родственник, и все эти страсти Леони недопустимы. Хотя, — он заставил себя сначала улыбнуться, а потом и вовсе расхохотаться, — я этому родственнику, пожалуй, должен быть благодарен! Если бы он не захотел меня убить и не устроил бы поединок, меня не выслали бы из России! И кем бы я сейчас был? Служил бы в каком-нибудь невысоком звании в этих мерзких снегах! А то и вовсе бы уже помер от холода и пьянства! Нет уж, повезло мне, что этот варвар вздумал меня ревновать — благодаря ему я сделал такую блестящую карьеру здесь, дома!
Берта и Матильда молча кивали после каждого его слова: они согласились бы с чем угодно, лишь бы снова не вызвать гнев главы семейства. Мужья дочерей вежливо улыбались — им было все равно, повезло их тестю с высылкой из России и карьерой во Франции или нет. Луи-Жозеф сидел с совершенно непроницаемым выражением лица, и Жорж был уверен, что сын не верит ни одному его слову. «Ну и пусть! — решил он, пробуя уже начавший остывать бульон и протягивая руку к ломтю хлеба. — Пусть не верит, пусть что хочет думает! Плевать мне на это! Я-то знаю, что мне правда очень — невероятно! — повезло тогда в России!»
Он проглотил еще несколько ложек, почти не чувствуя вкуса бульона. Его родные, видя, что он