Она еще надеялась, что отец поведет ее в столовую и там, при остальных родственниках, не станет продолжать скандал. Но хозяин дома уже слишком разошелся и не хотел останавливаться. Как это всегда случалось с ним в комнате младшей дочери, на него напало особенно сильное раздражение. Об обеде и дожидавшихся его родных он забыл, как и о собственном голоде. Ему нужно было высказать бессовестной дочери все, что он о ней думал. А обстановка в ее комнате с каждой секундой злила его все сильнее. За спиной побледневшей Леони-Шарлотты, уже понимающей, что ей не удастся избежать ссоры с отцом, виднелся висящий на стене портрет — современный, написанный лет тридцать назад, совсем не похожий на те старинные картины, которые украшали коридоры замка. Изображенное на нем лицо было слишком хорошо знакомо отцу Леони, и он дорого бы дал, чтобы никогда его не видеть и не вспоминать о нем. Но это было невозможно: каждый раз, оказываясь в комнате младшей дочери, он встречался взглядом с этим портретом и вздрагивал от страха и ненависти.
Вздрогнул Жорж Дантес и теперь. Он попытался отвести глаза от портрета, но взгляд его упал на письменный стол дочери, и его передернуло еще сильнее. На столе стоял другой портрет — небольшой, набросанный карандашом, в простенькой деревянной рамочке, и с него на хозяина замка смотрел все тот же ненавистный ему враг. Черноволосый и курчавый, с дикими черными глазами. Точь-в-точь такой, каким отец Леони видел его в последний раз без малого тридцать лет назад.
Жорж Шарль глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться и, грубо отпихнув дочь плечом, прошел в ее комнату. Ненавистные портреты смотрели на него со всех сторон. А в раскрытом книжном шкафу стояли не менее ненавистные книги — старые, истрепанные чуть ли не до дыр, и совсем новые, недавно вышедшие из типографии. Книги с непривычными для его глаз буквами на корешках — чужими буквами, в его родном французском языке не было большинства из них. Буквами, из которых складывалось ненавистное ему имя. Несколько таких же книг в беспорядке лежало на столе. Почти из каждой торчали шелковые ленточки-закладки, часто по две-три, а то и больше. Один толстый фолиант был открыт и занимал центр стола Леони. С чуть пожелтевших страниц на него смотрели все те же чужие буквы, складывавшиеся в чужие слова, которые он так и не научился понимать.
— Все вокруг завалила этим сумасшедшим! — прикрикнул Дантес на дочь и в сердцах стукнул ладонью по столу.
Пламя стоящей возле карандашного портрета свечи затрепетало и едва не погасло. Леони вздрогнула и отступила к двери, не сводя с отца напряженного, затравленного взгляда. Ее страх окончательно разозлил его. Точно так же на него всегда смотрела мать этой бесстыжей девчонки! Такими же огромными несчастными глазами, виноватыми, как у побитой собаки! Каждый раз, когда он был не в духе, когда она не вовремя приставала к нему со своими противными нежностями, когда рожала ему, одну за другой, ненужных дочерей вместо сына, которого ему так хотелось иметь, когда родила мертвого мальчика… Как хотелось ему в такие моменты ударить ее посильнее, оскорбить побольнее, наказать за то, что она вызывала у него такое отвратительное чувство! Но ему никогда не удавалось по-настоящему обидеть жену — сколько бы он ни кричал на нее, сколько бы ни поднимал на нее руку, она продолжала смотреть на него подобострастным и влюбленным взглядом. Женщина — что с нее взять? Жорж всегда знал, что эти существа не способны ни любить по-настоящему, ни ненавидеть! Сестра Катрин хотя бы была красивой… Правда, и ее нельзя было даже сравнить с Луи, с его «приемным отцом», которого он так давно не видел…
Отогнав некстати нахлынувшие воспоминания, Дантес шагнул к столу Леони. Он не мог как следует уязвить ее покойную мать, зато знал, как причинить самую сильную боль ей самой.
— С глаз долой эти книжки! Хватит!!! — взвизгнул старик и в ярости швырнул на пол раскрытый том. — К дьяволу!!! — Вслед за первой русской книгой на паркет полетели остальные. Вскинулось и тут же погасло пламя свечи, потянулась к потолку тонкая струйка дыма.
— Не смейте! — закричала Леони, заметавшись по комнате. Сначала она бросилась к упавшим книгам, но тут же развернулась и подскочила к отцу, вытянув руки и пытаясь помешать ему сбросить со стола остальные издания.
— Отойди! — ударил ее по руке Дантес и схватил со стола портрет. Задетый им подсвечник с погасшим свечным огарком опрокинулся со звонким стуком, свечка вылетела из своего гнезда и покатилась к краю стола, продолжая дымиться.
— Не трогайте его! Не трогайте!!! — еще громче закричала Леони, и в ее голосе было такое отчаяние, словно отец собирался ударить живого человека, а не портрет. Она рванулась к столу, навалилась на перламутровую поверхность всем телом и успела схватить портрет на мгновение раньше, чем до него дотянулся хозяин замка.
— Ах ты дрянь! — в бешенстве накинулся тот на девушку, но она отскочила в сторону и, прижавшись спиной к книжному шкафу и стиснув в руках портрет, вновь уставилась на своего противника немигающим взглядом. Вот только страха в ее глазах больше не было. Она смотрела на отца с вызовом, ее лицо исказилось от гнева, и казалось, если тот подойдет к ней хотя бы на шаг, она сама бросится на него с кулаками. Нет, она совсем не была похожа на мать, в этом Жорж Шарль ошибался! Катрин всю жизнь была слабой, запуганной и униженной. Леони же только казалась такой. Много лет она, как и мать, боялась отца и подчинялась ему, но в конце концов его требования переполнили чашу ее терпения. Страх и привычка подчиняться исчезли, их вытеснила яростная готовность постоять за себя. А еще — за человека, которого она уважала и которым всегда восхищалась.
Все это ее отец понял за те несколько секунд, что они с Леони-Шарлоттой смотрели друг другу в глаза. Взгляд девушки был таким решительным, что старик не смог долго выдерживать его. Ненавидя себя за собственную слабость, он первым отвел глаза и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. У него не было больше власти над младшей дочерью, он не мог заставить ее думать так, как нужно было ему, не мог запретить ей любить того смуглого кудрявого человека. Она победила.
Впрочем, сдаваться без боя Жорж Шарль все-таки не собирался.
— Не смей так говорить с отцом! — отчеканил он ледяным тоном.
— А вы не смейте брать его