Что примечательно, пары явно не подозревали о существовании друг друга. Говорило это о многом. Например, возможен был такой расклад: двое намерены всеми силами защищать синьора Тафарелли, тогда как другая пара хочет его убить. Или: Миротворца хотят прикончить и те и другие. Или: все четверо жизнь готовы положить, лишь бы с головы Лучано Тафарелли не упал ни один волос. Правда, в последнее не очень верилось.
— Ваш билет?
Проводник протянул руку, я протянул свою — с билетом.
— Прошу вас.
Я поднялся в вагон. Его планировка облегчала мою задачу. Как таковых купе в вагоне не было. Были отсеки, разделенные перегородками, в которых стекла было больше, чем дерева и пластика вместе взятых. Двери представляли собой железную раму на колесиках, в которую также было вставлено толстое стекло. Я почувствовал себя в аквариуме.
— Словно в аквариуме, — сказал мой сосед, мужчина в клетчатой фланелевой рубашке и остроносых сапогах с узорами и медными заклепками.
— Я подумал о том же.
С соседями нужно поддерживать добрые отношения, если ближайшие восемнадцать часов вам все равно никуда друг от друга не деться.
— Вы до Локвуда? — уточнил я.
— Да.
— Надеюсь, не соскучимся. Пожалуй, я сяду здесь, у двери.
— Сквозняка не боитесь?
— Обожаю сквозняки!
На самом деле отсюда, от двери, мне был виден и профиль Тафарелли в двух отсеках впереди, и затылки двух «топтунов», занявших следующий отсек. Я оглянулся и… оказался лицом к лицу с другой парой. Я отвел глаза и помахал рукой разносчику напитков.
— Что угодно?
— Кока-колу.
— Мне тоже, — сказал мой сосед, любовно полируя громадную медную пряжку ремня.
Народ уходил в вагон-ресторан, возвращался, а мы торчали в своих отсеках. Я не трогался с места, потому что следил за Тафарелли. «Топтуны» — по той же причине. Мой сосед — потому что с прилежностью голливудского костюмера корпел над своей псевдоковбойской амуницией.
— Буду участвовать в родео, — объяснил он, заметив мой удивленный взгляд. — Бывали когда-нибудь?
— Нет.
— Напрасно. Между прочим, в Локвуде его проводят каждый год и на широкую ногу.
— Про карнавалы слышал, а про родео… Но вообще-то я в Локвуде недавно, — признался я, подумав, как же это приятно — говорить чистую правду. — Перебрался с Востока. Занимаюсь строительством. В Локвуде сейчас много строят. На всех хватает.
— Рад за вас. Ну так что, придете на родео?
— Как получится. Сами-то вы откуда?
— Из Техаса. А в этих краях я тоже еще не бывал, тем более не хочется ударить в грязь лицом. В буквальном смысле в том числе.
Я рассмеялся:
— У нас, строителей, те же заботы.
К вечеру я изнемог. Папка с отчетом какой-то строительной фирмы, которую для конспирации вручил мне Балдмэн, казалась неподъемной. В висках стучало. Мышцы затекли. Я встал и прошелся по коридору вагона. Синьор Тафарелли почивал. «Топтуны» бодрствовали.
Такой же променад я сделал ближе к полуночи. Миротворец читал книгу. «Топтуны» мужественно боролись со сном.
Вернувшись в свой отсек, я обнаружил «ковбоя» наводящим блеск на оловянные бока внушительных размеров фляжки-термоса.
— Не желаете кофе? Говорят, перед сном он не слишком полезен, но, как я заметил, вы намерены бодрствовать.
— Да, надо еще поработать. Сверить счета, просмотреть документы.
— Тогда не помешает.
— С удовольствием…
«Ковбой» плеснул в крышку-стаканчик немного кофе, протянул мне.
— А я посплю, — сказал он, складывая руки на груди и поудобнее устраиваясь на сиденье. — Мне легче.
Я сделал глоток, отдал должное аромату напитка и вновь открыл ненавистную папку. Цифры скакали перед глазами. Веки опускались. Я сказал себе: «Только минуточку!» — и провалился в сон.
Проснулся я, когда стало светать.
Тафарелли на месте не было. Соглядатаев тоже. Я вскочил и побежал по коридору, заглядывая в отсеки. Их обитатели мирно спали.
Рванув дверь тамбура, я чуть не наступил на мертвеца. Вернее — на мертвецов. Четыре трупа, два ножа и пистолет с глушителем — такой вот натюрморт. Теперь мне уже вряд ли доведется узнать, кто именно из них собирался убить посла нью-йоркской мафии, а кто — защищать. Но общую картину это не меняло: пара киллеров схватилась с парой телохранителей, и они быстренько поубивали друг друга. Делов-то!
Я присел на корточки, присмотрелся к обезображенным, залитым кровью лицам и понял, что моя версия абсолютно несостоятельна. Может быть, вся четверка жаждала крови Лучано Тафарелли, может быть, все были на его стороне, а может, и впрямь счет велся двое на двое, как бы то ни было, но все четверо умерли после «прощального поцелуя невесты» [8] Нет, конечно, возможно и даже наверняка кто-нибудь успел скончаться до финального лобзания, но убийца не хотел рисковать.
Убийца? Кто он? Что это за третья сила, о присутствии которой в поезде я и не догадывался? Сам Миротворец? Допустим, он понял, что его «пасут», и, вспомнив молодость, расправился с «топтунами».
Ага, одной левой! Придет же в голову такая ересь. К тому же мафиози калибра Тафарелли настолько самоуверенны, что не носят с собой оружия. Поэтому возьмем эту роскошную версию, забросим подальше и забудем, чтобы не было стыдно за собственную тупость.
Но кто тогда? Кто стрелял? И где синьор Тафарелли — живой или мертвый?
Поезд вошел в поворот, накренился, и дверь тамбура распахнулась, ударив одного из покойников по голове. В щели между ступенькой и полом что-то блеснуло. Я переступил через мертвеца и поднял изукрашенную серебряными узорами тросточку. Вот как исчез Лучано Тафарелли! Требуется лишь выяснить: он сам спрыгнул или ему «помогли»? А если «помогли», то кто: четверо, двое или один — тот самый горячий поклонник «прощальных поцелуев»?
А это что?
На полу лежала суконка для полировки меди.
Я кинулся обратно по коридору, пачкая ковровую дорожку кровавыми следами, и ворвался в свой отсек. Проснувшись, я и внимания не обратил, что сосед мой исчез. Только фляжка и широкополая шляпа на сиденье. Схватив фляжку, я побежал обратно. О том, что убийца может затаиться где-то в поезде, я даже не подумал.
Нечаянно, но, естественно, совсем не больно наступив на ногу одному из мертвецов, я пробрался к двери, открыл ее пошире, ухватился за поручень и встал на ступеньку. Ветер бил меня по лицу. Внизу проносились кусты. Вдалеке появилась россыпь огней — Локвуд! Я примерился и прыгнул.
Я закатываю штанину и любуюсь огромной ссадиной, украшающей мое колено. Эх, до чего же я не люблю покидать поезда на полном ходу!
— А