Всю эту информацию о Кантемире Лихом я разузнал заблаговременно, однако, честно говоря, не очень поверил в его гипнотические таланты. Выходит — зря.
Как бы то ни было, вызвал меня однажды Дон и распорядился: так и так, мол, кончать надо с этим Лихим. Надо так надо. Направил я к нему человека — опытного бойца, чтобы он под видом клиента в кантемирову контору проник и шлепнул того по-тихому.
Только по-тихому не вышло.
В этот же день возвращается мой боец с задания и заявляется не куда-нибудь, а прямиком к Дону. Я даже в смущение пришел, поскольку у нас так не принято — с бойцами Донат Гордеевич никаких дел не имеет, а только со мною. Совершенно понятно. Этот же еще ко всему странный какой-то вернулся, глаза оловянные; обкуренный, что ли, думаю? Тем не менее спрашиваю его, все ли в порядке? А он на меня и не смотрит, к Дону обращается: «Тебе Кантемир велел весточку передать». И тянет из-за пазухи рабочий инструмент…
Ну, там кроме меня еще человека два было — изрешетили, конечно, перевертыша — он и предохранителем не успел щелкнуть. Так что, видите, и в части гипнотических талантов Лихого я тоже никоим образом не погрешил против истины.
Следует отметить, что мой шеф имел по жизни темперамент гадюки, иначе говоря весьма холоднокровный. Но уж если кто наступал ему на хвост! А это был как раз такой случай, и потому взъярился он не на шутку: «Из моих ребят зомбей делать?!» Дальнейшее развитие событий очевидно: мне в категоричной форме было поручено распылить Кантемира до молекулярного состояния.
Правда, Кантемир после своего неудавшегося «удара возмездия» сразу на Кипр выломился. Понял: раз нахрапом решить проблему не удалось и Дон жив — не оставит его в покое. Видимо, надеялся, что у Дона руки коротки через Средиземное море до него дотянуться. Напрасно. Обнаружить его укрывище было делом техники. Оставалось решить, кого заслать к нему с ответной весточкой от Доната Термидорова.
Мой выбор на роль «вестников» Стаса с Гоблином не был, естественно, случаен. Я как рассуждал? Во-первых, раз они вдвоем, всегда приглядят друг за дружкой; не сможет же в самом деле этот новоявленный Алистер Кроули двоих зараз соображения и воли лишить? Во-вторых, я умышленно направил именно эту бригаду, поскольку более несходных, противоположных даже людей, чем Стас с Гоблином, сыскать было трудно. Гоблин имел ум неразвитый, почти зачаточный, соответственно малоподверженный всяким опасным фантазмам; такого не вдруг зомбируешь. Стас же, тот сам кого хочешь в транс ввести мог, не хуже Кашпировского. Упрямый, злой, как конвойная овчарка, и, несмотря на некоторый пофигизм, обладавший решительным, целеустремленным характером.
Так что в Стасе я был совершенно уверен. И сейчас, по здравому размышлению, полагаю — это я с Гоблином промахнулся. Потому — неразвитый интеллект сродни детскому. А дети как раз в категорию повышенной внушаемости и входят.
И ведь четкие инструкции дал стервецам: ни в какие разговоры с Лихим не вступать. Ну да что теперь казниться попусту? И на старуху бывает проруха.
Тут, правда, какой еще нюанс: по приезде в Москву, поднял я досье Гоблина, справки навел. Оказалось, он с детства состоял на учете в ПНД, психоневрологическом диспансере то есть. Это уж прямой огрех в моей работе, ничего не попишешь… Но меня с толку сбило, что он был трижды судим. Как же его всякий раз вменяемым-то признавали? Ума не приложу.
Когда я в Москву вернулся, меня ожидал еще один «сюрприз»: буквально через сутки Дон откинулся. Причем при весьма странных, если не сказать, загадочных обстоятельствах. Однако, чтобы привнести в эти обстоятельства относительную ясность, я вынужден вновь сделать небольшое отступление.
Донат Гордеевич у себя дома, в центральной гостиной, нечто вроде зимнего сада соорудил: пальмы да юкки в кадках, какаду по веткам порхают, на головы гадят; террариумы с всевозможными гадами источают экзотические миазмы. И среди прочей причудливой фауны имелся у него аквариум. Большой — литров на пятьсот. Только жили у него в этом аквариуме не рыбки, и не рептилии, и даже не лягушки, а (экая мерзость!) жуки-плавунцы. Ну, те что в болотах и прудах обитают. Что характерно, он в этих насекомых прямо души не чаял — очень они его забавляли. Бывало, кинет им горсть головастиков, а эти твари торпедами черными метнутся — аж вода вскипает! — и своими челюстями их — хрям-хрям — напополам! Однажды, чтобы похвалиться здоровым аппетитом и хорошей спортивной формой своих любимцев, он при мне в аквариум взрослую лягушку бросил. Зрелище, доложу вам, преотвратное, не для слабонервных: они бедной квакше сначала брюхо вспороли, а после в буквальном смысле на куски раздербанили! Меня едва не стошнило. Но Донату Гордеевичу нравилось… А того, старый бармалей, не додумал, что при его коммерции нельзя кого-либо близко к сердцу допускать. Даже и жуков.
И вот, на следующий день после моего приезда охранники находят Дона мертвым. В собственной ванной. Опочил и опочил, что ж такого, спросите? Действительно, он уже не молод был — седьмой десяток разменять успел; да и образ жизни оставлял желать… В общем, все естественно и гармонично. Но изюминка, я бы даже сказал, пикантность ситуации заключается в том, что ванна, в которой его грешное безжизненное тело в гидромассажных струях колыхалось, кишмя кишела этими любезными его сердцу плавунцами!
Помер-то он, понятно, не от их укусов — сердце не выдержало, это и результаты вскрытия подтвердили. Но вот что странно, вот какой вопрос не дает мне до сих пор покоя: кто мог в денно и нощно охраняемом доме такую развеселую шутку с Донатом учинить? Не