Розанов был потрясающим мужчиной. Светло-каштановые кудри всегда находились в легком беспорядке, ореховые глаза под темными густыми бровями смотрели с задором. Точеную челюсть и подбородок с ямочкой покрывала короткая щетина. Улыбался он слегка криво и будто с ленцой, сверкая неестественно белыми зубами, потому что большинство из них были вставными. Не единожды сломанный нос только придавал ему еще более брутальный вид. А кожа была слишком загорелой для русского, живущего в Бостоне, а не где-нибудь во Флориде.
Шейн, блядь, ненавидел его. Но Розанов действительно хорошо сосал член, и по какой-то причине охотно делал это. Как бы Шейн в душе не бесился, он прилагал все усилия, оберегая то, чему даже не мог дать названия. И собирался оберегать, пока Розанов тоже будет заинтересован в этом. Как бы то ни было, они пришли к тому, что имели, и даже это далось им с трудом. Возможно, семью годами ранее, когда все только закрутилось, они не могли даже предположить, во что выльется их знаменитое соперничество. Возможно, им следовало наконец остановиться. Но, несмотря на всю неправильность происходящего, Шейну было комфортно. Было знакомо и привычно. В конце концов, они оба соблюдали максимальную осторожность.
Они же изредка трахались, только и всего.
Розанов ублажал член Шейна своим талантливым ртом, а тот достал из тумбочки смазку и бросил ее на кровать. Розанов, не отрываясь от своего занятия, взял флакон и выдавил немного жидкости на пальцы, собираясь растянуть Шейна.
Для самого Шейна это никогда не было любимой частью процесса, в такие моменты он чувствовал себя чертовски уязвимым. Он в принципе чувствовал себя слабым и жалким на каждом таком свидании, но всегда ощущал это наиболее остро, когда Розанов вводил в него пальцы. В итоге подготовка занимала обычно немало времени. Розанов же, напротив, всегда выглядел совершенно непринужденно. У него хорошо получалось, и он это знал. Он выпустил изо рта член Шейна, на прощание лизнув головку, от чего тот вздрогнул всем телом.
— Расслабься, да? Времени не так много, но достаточно.
Шейн сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Он так ненавидел этот голос на льду и в телевизионных интервью, где Розанов издевался над ним самым несносным, язвительным тоном. Но наедине, в этой постели, он говорил терпеливо и нежно, мягким обволакивающим голосом, а его акцент, казалось, придавал своеобразный шарм английским словам.
Розанов раскрывал его сильными пальцами, впиваясь поцелуями во внутреннюю поверхность бедер. Шейн наконец полностью расслабился и молча протянул ему презерватив, перевернулся и встал на колени, опираясь руками на матрас. Он не мог смотреть в лицо Розанову. Не в тот вечер. Не после столь унизительного проигрыша.
Розанов, казалось, все понимал. Он вошел в него осторожно, не грубо, как частенько бывало в прошлом. Медленно и плавно. Шейн ощущал большие ладони на бедрах и талии, которыми Розанов удерживал его, проникая внутрь. Он даже почувствовал, как мозолистые пальцы нежно поглаживали поясницу.
— Вот. Это то, чего ты хотел, да?
— Да.
Он не солгал. Это было то, чего он всегда хотел.
Розанов начал двигаться, Шейн тихо застонал. Прошло совсем немного времени, прежде чем он сдался, принялся стонать во весь голос и, задыхаясь, просить еще.
— Блядь, Холландер. Тебе это нравится.
Вместо ответа Шейн покраснел, вернее, он был уверен, что покраснел. Но он не мог отрицать очевидного.
Розанов жестко трахал его, с силой надавливая между лопаток и прижимая к матрасу. Они оба стонали и матерились во всю мощь легких, не будь Шейн уверен, что в здании никого, кроме них не оставалось, он бы забеспокоился. Но здесь он чувствовал себя в безопасности, поэтому позволил себе не сдерживаться. Он вскрикивал при каждом толчке и, кажется, несколько раз произнес фамилию Розанова.
Шейн очень надеялся, что их никто не услышит.
Когда Розанов потянулся и заключил член Шейна в свою скользкую ладонь, тот отчаянно захотел кончить и выгнулся навстречу. Именно в такие моменты он постоянно вспоминал, почему не мог отказаться от этого. Потому что это было слишком хорошо.
— Хочу, чтобы ты кончил первым, Холландер.
Холландер собирался исполнить его желание. И сделал это. Он ударил кулаком по матрасу, громко выругался и извергся в кулак Розанова. Тот набрал скорость позади него, с каждым толчком усиливая волны оргазма Шейна. И как раз, когда Шейну стало слишком тяжело, Розанов затих, вскрикнул и запульсировал внутри него.
Они улеглись на спины рядом друг с другом, и Шейн почувствовал, как к нему стали подкрадываться знакомые последствия в виде стыда и чувства вины.
— Ну, хоть в чем-то ты сегодня выиграл, — нарушил тишину Розанов.
— Боже. Отъебись. — Шейн поднял руку, собираясь спихнуть его с кровати, но Розанов схватил его за запястье и потянул на себя, перевернув и уложив себе на грудь. Они встретились взглядами, и игривая улыбка на губах Розанова сразу померкла. У Шейна внезапно перехватило дыхание. — Какая же дебильная татуировка, — скороговоркой произнес он, пытаясь отвлечься от всего, что, блядь, происходило.
— О, — отозвался Розанов, несносная улыбочка вернулась на его лицо. — Он скучал по тебе. — Шейн фыркнул. — Скучал, — настаивал Розанов. — Поцелуй его.
Шейн закатил глаза, но все же склонил голову к груди Розанова. Но вместо того, чтобы прижаться губами к татуировке, он слегка прикусил сосок и потянул.
— Блядь, — простонал Розанов сквозь зубы.
В качестве извинения, а вдобавок будучи уверенным, что