— Ты такой уютный, — пробормотал Кип.
— Переезжай ко мне, — выпалил Скотт.
О, боже. Он не собирался это говорить. Не так скоро.
— Что?
— Переезжай ко мне, — повторил он. — Хочу, чтобы ты жил здесь, а не просто ночевал. Хочу, чтобы это был наш дом.
Кип приподнял голову.
— Ты серьёзно?
— Да.
Кип молчал целую минуту.
— Пожалуйста, — сказал Скотт, готовясь к отказу.
— Хорошо, — тихо ответил Кип.
Скотт расплылся в улыбке.
— Это «да»?
— Да. Но… ты точно уверен?
— Абсолютно уверен. Хочу делить с тобой всё, Кип. Хочу, чтобы это было по-настоящему.
— Ну, тогда договорились.
Скотт был на седьмом небе.
— Не могу дождаться! Сделаю из одной комнаты кабинет для тебя, чтобы ты мог учиться и работать. Поставлю полки для книг. Как скоро ты сможешь переехать?
Кип рассмеялся.
— Не знаю. В любое время, наверно. У меня не так уж много вещей.
— Мы можем подумать над обстановкой квартиры. Вместе. Здесь всегда было как-то пустовато.
— С удовольствием, — ответил Кип.
Чем больше Скотт об этом думал, тем сильнее воодушевлялся.
— Мы сможем приглашать гостей, — тихо сказал он. — Друзей. Я никогда… почти никогда этого не делал.
— Да, — согласился Кип. — Было бы здорово.
Он приподнялся на локте, глядя на Скотта.
— Ты уверен, что готов к тому, что дальше?
— Да, — ответил Скотт. — А ты?
— Абсолютно.
Глава 28
«Адмиралы» обыграли «Детройт» в шестой игре, вышвырнув их из плей-офф. Нью-Йорк вышел в заключительный этап борьбы за Кубок Стэнли, где предстояло сразиться с чемпионами Западной конференции, Лос-Анджелесом. Серия должна была стартовать на домашней арене через три дня.
Скотт собирался поговорить с тренером Мёрдоком. Перед видеосовещанием команды он попросил о личной встрече после.
— Если ты с плохими новостями, я предпочёл бы их не слышать, — сказал Мёрдок, едва Скотт вошёл в его кабинет.
Тренер говорил донельзя серьёзным тоном, но был более мягким человеком, чем казался со стороны. Он хотел знать правду в любом случае.
— Это не так, — заверил Скотт, усаживаясь в одно из кресел напротив стола Мёрдока. — По крайней мере, не должно быть.
— У тебя двадцать минут. Выкладывай.
Скотт выдохнул и начал заготовленную речь:
— Я хочу рассказать вам кое-что о себе. Скоро это, вероятно, станет достоянием общественности. Понимаю, что момент не лучший, но я действительно думаю, что это пойдёт на пользу и команде, и мне…
— Господи, Хантер, — перебил Мёрдок. — Можно краткую версию?
— Я гей.
Мёрдок замер, глядя на Скотта так, словно тот объявил, что был волшебником.
Пожалуйста, не кричи на меня. Только не за это.
— Ты гей?
— Да.
Мёрдок сложил руки домиком перед лицом и откинулся в кресле. Когда он опустил руки, на его лице была улыбка.
— Сколько раз ты произносил эти слова вслух?
Скотт неуверенно улыбнулся в ответ, чувствуя облегчение. Всё будет в порядке.
— До этого? Дважды. Первый раз — своему агенту. Второй — Картеру, Хаффу и Беннетту.
Мёрдок кивнул.
— Умно, что сначала рассказал им.
— Я так и подумал.
— А мне ты говоришь, потому что…
— Не хотел, чтобы вы узнали от кого-то другого. Я хочу открыться. Скоро.
Выражение лица Мёрдока снова стало серьёзным.
— Когда именно?
— После плей-офф, — быстро ответил Скотт. — Обещаю. Пока не собираюсь говорить остальной команде. Не хочу никого отвлекать.
Мёрдок задумался.
— Почему сейчас?
— Потому что я больше не хочу жить во лжи. И… у меня кое-кто появился. Это несправедливо по отношению к нему.
— А. Ты влюблён. Это всё объясняет. Любовь заставляет мужчин делать всякие глупости.
Скотт слегка улыбнулся.
— Думаю, возможно, это будет самый разумный поступок из всех, что я сделал.
— Ты понимаешь, что будет, когда это выйдет наружу? У тебя есть план?
— Более-менее.
Мёрдок тихо выругался. Скотт подумал, не закончен ли разговор. Но тренер продолжил:
— Когда я играл, я был одним из двух цветных игроков в лиге.
Скотт промолчал.
— Мой путь в НХЛ был… скажем так, непростым. Не было ни одной игры, чтобы кто-то — игрок, болельщик, чей-то родитель, черт, даже судья — не сказал что-нибудь о чернокожем, играющем в хоккей.
— Вы были первопроходцем, — сказал Скотт.
— Конечно. Теперь, оглядываясь назад, может, оно так и видится. Тогда это так не ощущалось. Я просто хотел играть в хоккей. Не думал о своём наследии, за исключением того, что хотел остаться величайшим центровым в истории.
Скотт засмеялся.
— Забавно, но пресса желала говорить только о цвете моей кожи. Какой я революционер. Как я меняю игру. Как преодолел кучу препятствий. Для меня тогда это был просто шум.
— А теперь?
— Теперь я оглядываюсь назад и понимаю, почему весь этот шум был важен. Я знаю, что это было важно, потому что