К ним присоединяется миниатюрная девушка с умело подкрашенными губами. Волосы у нее цвета мокрой терракоты, а ростом она ниже Беатрис по меньшей мере на фут. Она словно сошла прямиком со страниц светской хроники какого-нибудь из Дориных журналов.
— Привет, соседки! — говорит рыжеволосая, протягивая вялую ладонь. Изо рта у нее торчит сигарета, и Дора удивляется такой дерзости — курить на людях. — Оттолайн Уоллес-Керр. Но вы можете звать меня Отто.
Дора вспоминает, что именно эта фамилия указана на табличке, прикрепленной к соседней двери. Выходит, вот они — обитательницы четырех комнат восьмого коридора.
— Доброе утро, — радостно отвечает Беатрис. — Меня зовут Беатрис Спаркс. А это Дора и Марианна.
— Спаркс? Мне нравится. Такое имя подходит умной девушке. — Отто пускает струйку дыма через плечо Беатрис и, окинув оценивающим взглядом остальных девушек во дворе, выгибает подрисованную карандашом бровь. — Ну что же, двигаем, значит.
И процессия выходит из ворот на Сент-Маргарет-роуд. «Восьмерки» замыкают шествие.
Вокруг них высятся здания Оксфорда. На Бэнбери-роуд омнибусы с фырканьем проносятся к Корнмаркету, мимо с дребезжанием катят велосипеды, двери отелей распахиваются, пропуская постояльцев и тюки с бельем. На Сент-Джайлс студенты-мужчины выходят из зданий, построенных из песчаника, и вливаются в толпу, движущуюся на юг. Дора завороженно смотрит, как кивают в такт шагам их магистерские шапочки, как раскачиваются шелковые кисточки. Она замечает, что девушки в шерстяных шапочках, шагающие парами за мисс Ламб, удивительно напоминают школьниц на прогулке.
Вокруг стоит гул оживленных разговоров, и приходится изо всех сил напрягать голос, чтобы тебя услышали. Некоторые мужчины улыбаются и галантно уступают дорогу, другие приветствуют друг друга, перекрикиваясь через головы девушек, словно их тут и нет. Беатрис, идущая рядом с Дорой, то и дело теребит ее за руку, показывая достопримечательности: музей Эшмола [9] (уже знакомый Доре) и паб «Лэмб энд флэг» (а вот он незнаком), где Харди [10] писал главы своего романа «Джуд Незаметный». Отто идет впереди, то и дело запинаясь о брусчатку атласными ботинками с бриллиантовыми пряжками, а у Марианны в задник туфли уже засунут сложенный газетный лист. Ни та ни другая не произносят ни слова.
На углу Брод-стрит Отто решает прикурить очередную сигарету, и все четыре девушки останавливаются, а процессия продолжает свой путь без них. Пользуясь случаем, Дора поправляет шляпку и засовывает выскользнувшие шпильки поглубже в упругую копну волос. Несколько проходящих мимо мужчин засматриваются на нее, а один даже осмеливается сказать «доброе утро», отчего Дора, потупившись, краснеет. Когда же она наконец снова поднимает взгляд, у нее перехватывает дыхание. Уж не с ума ли она сходит? В двадцати футах перед ней — ее жених, Чарльз. Вот он, смеется в толпе молодых людей, идущих по Брод-стрит, — это его густые каштановые волосы и подбородок с ямочкой! Все плывет у Доры перед глазами. Она хочет окликнуть Чарльза, броситься к нему через улицу, пробиться сквозь заслон тел, но от потрясения не в силах сдвинуться с места. Тут как раз мужчина оборачивается, чтобы сказать что-то приятелю, и Дора с ужасом понимает, что он нисколько не похож на Чарльза. Этот незнакомец старше, он усат и бледнолиц. Конечно это не Чарльз. Ее жених, навсегда оставшийся восемнадцатилетним, лежит где-то во Франции в безымянной могиле… она же знает. И все-таки по какой-то необъяснимой причине он упорно видится ей всюду, куда бы она ни пошла.
Как будто мало ей странностей для одного утра. Еще три дня назад Дора жила в ярмарочном городке, отбивала мячи в теннисном клубе вместе с близнецами, слушала мамины сетования на судомойку, вздумавшую уйти от них на консервную фабрику. И вот она здесь — идет на матрикуляцию в Оксфордский университет. Творит историю в мире, где, как ей кажется, другие уже натворили более чем достаточно.
* * *
Отто делает долгую затяжку, затем кивает в сторону Бодлианской библиотеки, и они вновь пускаются в путь, вливаясь в общий поток. Марианна подумывает о том, не ускользнуть ли потихоньку, чтобы успеть на последний утренний поезд до Калхэма, но затем скрепя сердце отказывается от этой затеи. Если она исчезнет вот так, молча, это вызовет ужасный переполох, а ей не хочется портить остальным столь важный день. Делать нечего, придется потерпеть до конца церемонии.
Их процессия ушла вперед ярдов на пятьдесят, не меньше, и, прежде чем «восьмерки» успевают ее нагнать, путь им преграждает большая группа студентов, высыпавшая из дверей Баллиол-колледжа. Атмосфера здесь царит оживленная. Из окна над входом два студента отпускают в мегафон язвительные насмешки над внешним видом тех, что внизу, не умеющих пить как следует.
Марианна сразу понимает, что молодые люди, заполнившие тротуар, — первокурсники. Во-первых, мантии у них как у первокурсников, а во-вторых, они в большинстве своем так молоды, что не успели толком отпустить усы. И уж конечно, они не могли воевать во Франции. Приятно смотреть на это новое, ничем не запятнанное поколение, вступающее в жизнь. Они напоминают Марианне сорочий молодняк, собирающийся на лужайке в Калхэме: и собой красавцы, и вышагивают важно, и умом не обделены, а все же от стаи им отрываться пока рано.
— Глядите-ка, ребята, у нас тут амазонки! — вдруг раздается из мегафона, и студенты Баллиола начинают с любопытством поглядывать на девушек. — Боже правый, что это такое у них на головах?
Почуяв забаву, мужчины радостно хохочут, окружают Марианну и ее спутниц. Марианна оглядывается, но вокруг видит лишь недобро ухмыляющиеся лица и белые галстуки. Сердце в груди начинает бешено колотиться. Они в ловушке.
— Теперь вас, леди, никто замуж не возьмет! — кричит кто-то из первокурсников, и толпа встречает это бурными аплодисментами.
В голове у Марианны всплывает давнее воспоминание: деревенские мальчишки загоняют в угол дрожащую от страха полевую мышку и забивают палками до смерти. Она впивается ногтями в ладони, чтобы не схватиться за медальон, спрятанный под блузкой.
— Не надо ли кому-нибудь пуговицу пришить?
— Этак они и в Союз [11] проберутся!
— От такого все парни в Кембридж сбегут.
И еще, и еще — мужчины улюлюкают, свистят, пихают друг друга локтями, довольные собой. Марианна озирается в поисках кого-нибудь, кто мог бы вступиться за них, — проктора [12] или хотя бы привратника, — но никто не приходит на помощь. Ее спутницы, очевидно, тоже ошеломлены и растеряны. Гудят клаксоны, визжат велосипедные тормоза, и земля продолжает вертеться как ни в чем не бывало.
Первой решается действовать Беатрис.
— Не обращайте внимания, — говорит она, и ее круглое лицо заливается румянцем. Она проталкивается сквозь толпу к краю тротуара, Отто за ней.
— Идем, — шепчет Дора Марианне.
Но не успевает та сделать и