Когда ей это почти удается, Дора обращается ко всему столику:
— Как по-вашему, что мисс Ламб подумает?
Отто отмахивается:
— Мы же всего на десять минут. Я закажу четыре чая — или вы предпочитаете кофе? Нет? Тогда четыре чая. — И она через весь зал обращается к официантке: — Здравствуйте!
Марианна еще никогда не заходила в чайную вот так, между делом, «на десять минут». Вот отец удивился бы! Официантка пробирается к ним между столиками, на поясе у нее болтается блокнотик на шнурке. Все столики накрыты на четверых, в центре каждого — розовая гвоздика. Неподалеку сидит мужчина с номером «Дэйли мэйл» в руках. Заголовок гласит: «Женщин на миллион больше, чем нужно: охота за мужьями в 1920 году».
— О, да это же мисс Уоллес-Керр! — восклицает официантка, от которой пахнет горячим молоком и карболовым мылом. Она вся сияет, узнав посетительницу. — Отрада для сердца — снова вас видеть.
— Привет, Бетти, как дела? — отвечает Отто.
— Не могу пожаловаться. Мой старший вернулся домой — вы, наверное, не знали. Работает на фабрике Морриса.
— Рада слышать. — Отто обводит взглядом стол. — Во время войны я работала шофером в Оксфорде. Бетти за мной присматривала.
— Мисс Уоллес-Керр была очень добра ко мне, когда я потеряла моего младшенького, Эрнеста, — говорит Бетти, и глаза у нее наполняются слезами.
Девушки выражают соболезнования, невольно отмечая, что белки глаз у Бетти — горчичного цвета.
«Желтуха», — понимает Марианна, стараясь не рисовать в воображении больную раздутую печень бедной Бетти, выпирающую под этим идеально чистым фартуком.
— Я о вас часто вспоминала, мисс, — продолжает Бетти. — Когда вы перестали приходить, я подумала самое худшее. Подруге сказала: мол, уехала наша мисс Уоллес-Керр во Францию или еще куда-то.
Отто на миг поджимает губы.
— Эта была работа всего на полгода. Родители потребовали, чтобы я вернулась домой. Нехорошо, что я не попрощалась, прошу меня извинить. — Она постукивает лакированным ногтем по меню. — Честно говоря, мы немного спешим. Нам нужно успеть на церемонию. Вы, конечно, понимаете. Четыре чая, пожалуйста.
— Хорошо. — Бетти делает пометки в блокноте.
— Очень рада снова видеть вас, — говорит Отто, смягчаясь, и Бетти слегка приседает в книксене.
Марианну завораживают усеченные гласные и та отчетливость, с которой Отто произносит каждый слог — так, словно намерена выжать из него все до капли. Под мантией у Отто скрывается облегающий бархатный жакет, брови выщипаны высокими дугами, подчеркивающими угловатые черты лица. Она напоминает Марианне маленькую холеную соседскую таксу — такую же непредсказуемую и надменную.
Они потягивают чай, принесенный Бетти, беседуя о предметах, которые будут изучать, и о том, что теперь, к счастью, более не требуется знать древнегреческий. Беатрис выбрала новую дисциплину, обозначенную как ФПЭ, Отто — одна из тех редких женщин, что увлечены математикой, а Марианна и Дора будут заниматься английским. О насмешках на улице никто не вспоминает — как будто, если игнорировать то, что случилось, это поможет им хоть отчасти сохранить достоинство.
Когда девушки собираются уходить, Отто обещает в следующий раз погадать на чайной заварке. Она оставляет щедрые чаевые (целую крону!) под салфеткой и прячет чайную ложечку в карман пиджака.
— Сувенир, — подмигивает она Марианне.
Марианну это одновременно забавляет и ужасает. Она невольно замечает, что все зубы у Отто одного размера, словно ряд крошечных костяшек домино из слоновой кости.
* * *
Необычная компания выходит из дверей чайной на Брод-стрит и направляется к плиссированным колоннам здания Кларендон. По этой дороге Отто проезжала тысячу раз. Когда она служила в отряде добровольной помощи, то парковалась у Баллиола и забегала в «Удачу», чтобы выкурить сигарету и выпить кофе, иногда по два-три раза в день; всегда в одном и том же кусачем форменном платье, она, перебегая через дорогу, нащупывала в кармане губную помаду. Пять месяцев подряд Отто колесила взад-вперед, возила врачей и раненых, бланки и лекарства, пока не почувствовала, что вот-вот сойдет с ума. Ну что ж, по крайней мере, в конторе после нее остался солидный запас чайных ложечек. Теперь на ней новая форма, еще более унылая, а на улице ее донимают мальчишки, которые, в сущности, отличаются от нее лишь одним: им всем посчастливилось родиться младшими братьями.
В целом тут мало что изменилось. Те же выбоины, те же беспорядочно снующие велосипедисты, пыхтящие дымом омнибусы, голуби, плещущиеся в сточной канаве. Книжный магазин «Б. Х. Блэквелл» открыт, кебмены стоят под навесом. Но есть и то, от чего никуда не деться: повсюду молодые люди в развевающихся мантиях. Они покашливают, смеются и заполняют собой все пространство, несмотря даже на то, что некоторые из них скачут на костылях, напоминая библейскую саранчу.
Четверка студенток проходит мимо задних ворот Эксетерского колледжа и конторы «Оксфордского словаря английского языка». Эта неуклюжая девушка, Беатрис, настоящая великанша, рассказывает двум другим о словаре, но Отто уже слышала все это раньше. Один из врачей, которых она возила, — тот чудаковатый, он еще подхватил туберкулез и вернулся домой к матери, — говорил, что эта контора доверху набита листочками со словами, присланными со всего мира. Лично ей куда ближе цифры. Слова — штука эфемерная, ими легко манипулировать, их можно интерпретировать как угодно.
Девушки поднимаются по ступенькам ко входу в здание Кларендона, и Отто оглядывается на Кэтт-стрит, высматривая сиреневую шляпку сестры. После церемонии Герти устраивает обед с несколькими своими оксфордскими приятелями. Нынешние соученицы Отто ужасно серьезные, а ей не помешает выпить перед тем, как браться за распаковку вещей. Щеки у Марианны слегка порозовели, но вид все равно несчастный. Отто готова поставить гинею на то, что она здесь и недели не продержится. Все признаки налицо: мешки под глазами, обгрызенные ногти, стремление отгородиться от внешнего мира. Детей священников приучают к общению, так что едва ли причина в застенчивости. Марианна не находит себе места от тоски по дому.
Наконец все четыре девушки присоединяются к остальным первокурсницам, выстроившимся на мокрой от дождя четырехугольной площадке перед зданием факультета богословия, и мисс Ламб, явно взволнованная, ведет их внутрь.
* * *
— Веерный сводчатый потолок, пятнадцатый век, — сообщает Беатрис остальным.
Она много раз рисовала в воображении этот момент, и вот наконец она здесь, сидит среди своих сверстниц, с которыми ей не терпится обсудить то, что для нее важно: политику, архитектуру, историю, литературу, языки и так далее. Но, как бы ни хотелось ей сейчас же выложить