Когда план в моей голове окончательно созрел, я рассказал о нём своим друзьям. Макс, Филин и Лёнька горячо поддержали меня, и началась подготовка к путешествию. Отъезд наметили на конец августа. Но Лёнька вскоре уехал с матерью в отпуск на Украину, а Филин сломал руку, прыгая на велосипеде с самодельного трамплина. Мы с Максом решили сплавляться вдвоём. Из-за того, что меня не отпускали с работы, поездка несколько раз переносилась на более поздние сроки. И когда она оказалась на грани провала, я уволился с работы «по собственному желанию». Матери я сказал, что взял отпуск на десять дней за свой счёт. Мне не хотелось ссориться с ней перед отъездом.
Тем временем наступила осень. Аня так и не приехала к началу учебного года. Я несколько раз приходил к ней домой, но квартира была пуста.
3 сентября после долгих сборов мы всё же отправились на заветную речку. Я хорошо помню дату, потому что в тот день мне исполнилось 17 лет, и по возрасту я на какое-то время сравнялся с Максом.
Глава XXIX
Вниз по реке Могот
На точку старта нас забрасывал отец Макса, худой, жилистый, не по годам выбеленный сединой. Рано утром мы погрузили в тарахтящий и сладко пахнущий бензином уазик четыре рюкзака, клееную-переклееную нашу надувную лодку и отправились в путь. Нам предстояло проехать по Амуро-Якутской автомагистрали около семидесяти километров на север от Тынды, почти до границы с Якутией. Отец Макса молча вёл машину, рассеянно думая о чём-то своём. Мы с другом тоже молчали и смотрели по сторонам на сопки в жёлтых пятнах березняков. Смотрели с теми торжественно серьёзными лицами, какие бывают только у путешественников, отправляющихся после долгих сборов в неизведанные края.
Вдруг впереди у поста ГАИ показалось скопление машин и людей. Подъехав ближе, мы увидели жуткую картину – синяя «жигулёшка» сложилась почти вдвое от удара об один из бетонных блоков, перегораживающих дорогу. Эти блоки стояли тогда на посту ГАИ для того, чтобы сузить двухполосную дорогу до однополосной. Так представителям власти было удобнее проверять документы. Как оказалось, «жигули» неслись на бешеной скорости утром, в тумане. Водитель и его пассажирка были пьяны и слишком поздно заметили препятствие.
– Девка-то ещё полчаса живая была, а парень сразу насмерть расшибся, – доверительно сообщил нам один из зевак, снующих на месте аварии, – только что увезли их, молодые совсем были…
Возле изуродованных «жигулей» валялась пустая бутылка из-под шампанского, рассыпанный косметический набор, пачка сигарет и чёрная женская туфелька. Под измятым днищем виднелась большая лужа бордовой крови, похожей на разлитое брусничное варенье.
– Жалко ребят, – хмуро вымолвил отец Макса, глядя на аварию.
И мы поехали дальше.
– Хреновая примета, однако, – сказал он чуть позже, когда мы уже порядком отъехали от поста ГАИ.
Мы не придали значения его словам. Взволнованные предстоящими приключениями, со свойственной молодости беспечностью мы вскоре забыли об этой аварии. Мы и не догадывались, что примета и вправду окажется «хреновой»…
Возле моста через речку Лапри мы выгрузили наши пожитки и простились с отцом Макса. Спустившись к берегу, накачали лодку и сложили в неё рюкзаки. Речка Лапри мелкая в это время года, плыть по ней невозможно, глубина всего-то чуть ниже колена, поэтому до впадения её в Могот мы просто брели по воде, ведя лодку за собой на буксире.
Как только автотрасса скрылась за первым же изгибом реки и цивилизация осталась позади, я с нетерпением достал из рюкзака «Белку», собрал её и повесил на плечо.
Мы прошли не более двух километров, когда увидели на берегу реки сокжоя – дикого северного оленя. Олень, правда, заметил нас раньше и поспешил скрыться в кустах. Я оставил Макса с лодкой, а сам, скинув с плеча ружьё и зарядив нижний ствол пулевым патроном, побежал вслед удаляющемуся зверю. Я представлял себя в это время Улукитканом1, которому не стоит труда добыть беглеца, и уже предвкушал, как мы едим сырую парнýю печень рогача. Однако Улукиткан на этот раз из меня не вышел. Сокжоя я так и не догнал. Звериная тропа, по которой я преследовал добычу, вывела меня из зарослей тальника на небольшую марь. В центре мари зияла чернотой поляна, изрытая копытами. Создавалось ощущение, будто здесь только что кружил на месте бульдозер. «Солонец», – догадался я.
1 Улукиткáн (1871–1963) – эвенк, охотник-следопыт, герой произведений Г. А. Федосеева.
Я походил немного по поляне, с любопытством изучая следы, подобрал старый, обветренный рог сохатого, белевший в зарослях багульника и берёзы Миддендорфа, и пошёл обратно к берегу. По пути мне посчастливилось набрести на табунок рябчиков. Так что к Максу я вышел не с пустыми руками. У меня были неплохие для первой охоты трофеи – сохатиный рог и два подстреленных рябчика. Рябчиков мы сварили и съели на первой же дневной стоянке.
Ближе к вечеру не спеша мы вышли к впадению Лапри в реку Могот. Теперь мы могли уже не только тащить за собой лодку, но и изредка плыть на ней. Я сидел на вёслах, а Макс, примостившись ко мне спиной, увлечённо троллил на блесну. И надо сказать, небезуспешно. За пару-тройку часов ему удалось поймать двух увесистых ленков.
День катился к закату, и пора было подумать о ночёвке.
Мы нашли подходящую косу с обилием выброшенного рекой топляка, годного на дрова, и причалили к ней. Чуть ниже по течению была глубокая заводь. И пока Макс разводил костёр и готовил уху из добытых ленков, я поставил в этой заводи сети.
После сытного горячего ужина Макс поздравил меня с днём рождения и подарил нож из тепловозного клапана, сделанный по заказу знакомым слесарем в локомотивном депо. Макс специально берёг его для этого случая. Я в ответ вынул из кармана монету и протянул её другу. Так требует обычай. Опьянев от свободы и холодного осеннего воздуха, наполненного ночным туманом, мы забрались в палатку, надев перед этим на себя все имеющиеся у нас тёплые вещи: свитера, жилетки, телогрейки…
Ночью возле нашей палатки бродил медведь. Мы были очень удивлены, обнаружив утром на песке следы «босого дядьки».
– Ни фига себе! – озадаченно разглядывал свежие отпечатки медвежьих лап Макс. –