С одной стороны костра Эльга воткнула в землю большого, похожего на человека идола ментая, выструганного из лиственницы, а с другой – деревянный столбик сэргэ, изображающий Вселенную с тремя мирами.
После этого сняла повседневную одежду и на голое тело надела короткий – выше колена – кафтан из лосиной ровдуги [91] с бахромой, жгутами и лентами на рукавах и поясе, похожими на перья ворона. На спине мерцали зеленоватые пластины, изображающие Вселенную и существ, обитающих в ней. По бокам болтались волчьи хвосты. На кафтан девушка нацепила нагрудник, украшенный металлическими фигурками священных животных, духов верхнего и нижнего миров и серебряными монетами, сверкающими в свете огня. Затем шаманка расплела волосы и надела шапку-áвун с медными рогами оленя. Взяла в руки бубен, поводила над костром и легонько ударила в него лиственничной колотушкой.
Бу-у-у-м… – робко содрогнулась на деревянной крестовине разогретая лосиная шкура.
И на какое-то время всё снова стихло. В наступившей паузе был различим лишь шорох звёзд. Шаманка бросила в костёр кусок медвежьего жира, покормив бабушку-огонь Энекан Того. Жир в костре затрещал, пламя запрыгало в высоту, насытившаяся хозяйка огня осталась довольной.
Бу-у-у-у-м-м… Бу-у-у-у-м-м… – уверенно кашлянул долго молчавший бубен.
Динь-динь-динь… – рассеянно задребезжали металлические птицы и звери – вместилища шаманской души, начавшей путешествие между мирами живых и мёртвых.
Ш-ш-ш-ш-ш… – шелестела кожаная бахрома, словно текла по реке шуга.
Эльга подняла голову к небу и, подражая волчице, выдохнула громко и протяжно:
– О-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у…
И со стороны Гилюя прозвучал ответный вой. Божественные волки помчались с Эльгой в верхний мир.
Снова шаманка ударила в бубен. Затем ещё раз… И ещё… Покатились по весенней тайге круглые упругие звуки…
Бу-у-у-у-м-м… Бу-у-у-у-м-м…
Покачиваясь из стороны в сторону, Эльга начала пританцовывать у костра, при этом вся её причудливая одежда шевелилась и звенела в такт её движениям. Тень, отбрасываемая девушкой, в этот момент была похожа на большую птицу. Мелькали пушистые всполохи волчьих хвостов, трепетала бахрома. Мертвенным фосфорным светом блестело лицо. И слышался в голосе шаманки печальный вой волка, призывный стон гонного лося, хриплый клёкот ворона, утробный лай гагары, поднебесный клик лебедя, протяжный плач чёрного дятла-кирокты, скрипучий посвист синиц и глухое уханье кукушки… и ещё что-то неуловимое, неподвластное разуму…
Бу-у-у-у-м-м, бу-у-у-у-м-м, бу-у-у-у-м-м…
Динь-динь-динь…
Девушка камлала до тех пор, пока последний лепесток пламени не окончил свой перепляс на раскалённых углях. Когда костёр начал покрываться старушечьей кожей пепла и темнота вновь подступила к нему, Эльга со взмокшими растрёпанными волосами и раскрасневшимся припухшим лицом бессильно опустилась на шкуры, расстеленные на земле. Блестела голая шея. Дрожали руки. Позвякивал металл украшений. Немного придя в себя, Эльга тихо сказала по-орочонски:
– Надо кочевать на новое место – на тот берег Гилюя. Души шаманов рассказали мне, где спрятан клад Харги.
После этого, шатаясь, пошла к зимовью. Рухнув на нары и укутавшись в медвежью шкуру, она беспробудно проспала до полудня.
Глава XXXIV
Строим новое зимовьё
Я проснулся, когда сквозь щели полусгнившей крыши сочился холодный рассвет. Дождь утих. Но, словно ленок в сети, всё ещё трепыхался запутавшийся в кронах деревьев ветер. Хлипкий костёр потух, разбросав вокруг себя пепел, и было так холодно, что время от времени меня передёргивало. Из опухших, потрескавшихся губ вылетали лоскуты чуть тёплого пара. Организм ответил на сырость и сквозняки хриплым кашлем и обильной прозрачной жидкостью из носа. В сером утреннем свете стало заметно, что вся моя одежда измазана суглинком со стен и пола землянки. Я не стал засиживаться в землянке. Схватил потускневшую рыбину, извлечённую ночью из браконьерских сетей, и напрямик – через мокрые заросли подлеска – побежал к реке, разогреваясь на ходу.
Густое желе тумана по-прежнему колыхалось над чёрной осенней тайгой. Но заря уже пробивалась сквозь него, и я без труда отыскал знакомую тропинку, по которой припустил к нашему зимовью…
А сейчас попрошу убрать на безопасную от этой книги дистанцию детей дошкольного возраста, кормящих женщин, воспитанниц института благородных девиц и прочих слишком впечатлительных натур. Потому что дальше я цинично и беспристрастно поведу речь о страшном, невероятном событии, которое ждало меня впереди и от которого оцепенеет и похолодеет сейчас в животном ужасе ваш разум.
Когда я подошёл к зимовью…
Мне трудно об этом писать. Раз, два, три… Набрали в грудь воздуха, нервно сжали кулачки, зажмурили глаза!..
В общем, когда я подошёл к зимовью, то не нашёл его там, где по всем законам физики оно должно было находиться. Моему взору предстали лишь намоченные дождём остатки – доски и одеяла, разбросанные по всей поляне. Сначала я решил, что в избушку прямой наводкой попала межконтинентальная баллистическая ракета. Затем предположил, что тут орудовал лесной монстр Хищник из одноимённого голливудского фильма. Но через пару секунд, когда внезапный ступор прошёл и дымчатые пазлы окружающего мира снова собрались в цельную реалистичную картинку, я разглядел старую лиственницу, обречённо лежащую на избушке. Вернее, на развалинах избушки. Исполинское дерево рухнуло и раздавило зимовьё, как карточный домик. Ни одна стена не уцелела. Картина была настолько неожиданной, что даже потрошёный увядший ленок, скучающий всё это время на кукане, кажется, тоже изумился вместе со мной.
Боюсь представить, во что превратилось бы моё многострадальное тело, если бы ночью я не ушёл к туристам и если бы землянка не приютила меня на обратном пути.
Я отыскал в руинах котелок и, оглушённый горем, подавленно побрёл на Эльгакан за водой.
К счастью, наш уличный столик и лавочки не пострадали. Целым остался и лабаз над ними, где я нашёл соль, лавровый лист, несколько сморщенных картофелин и сильно обезвоженную луковицу. Я развёл костёр и, с наслаждением вдыхая горький дым, который в мокром воздухе сентября казался особенно вкусным, принялся варить уху из ленка.
Да, забыл сказать: теперь можно вернуть дошкольников к книге, а впечатлительным читателям, благоразумно зажмурившимся на страшных строчках, открыть глаза – ужасов больше в этой главе не будет.
Но меня ждала в это утро ещё одна неожиданность, правда не такая фатальная, а, наоборот, даже приятная. Когда я