— Ну, молитесь, черви сухопутные! — крикнул Бизли, охрипнув от мерзкого возбуждения. Глаза пиратов, взбудораженных предстоящим зрелищем применения нового оружия, застыли на обоих Фробишерах. Я заставил себя смотреть — отвести взгляд значило уменьшить шансы быть полезным своим друзьям, но мои мысли крутились вокруг вопроса о координатах острова. Не блеф ли это, думал я, устроенный, чтобы заставить старика выдать местонахождение острова?
Именно тогда я увидел странное подобие человека, перелезавшее через перила платформы с бутылкой в руке, явно появившееся из моря, хотя при этом сухое, как опилки. Козлиная борода, одет в шерстяное исподнее и шерстяные чулки. Рубаха заляпана чем-то вроде последствий жестокой рвоты, глаза красные, грязные седые волосы уныло свисают на плечи. Одному богу известно, кто это был такой. Может, старик Океан? Я не сводил с него глаз и задержал дыхание, когда он поднял бутылку — полную — и обрушил ее на голову головореза, стоявшего возле пулемета, обрушил с такой силой, будто хотел попасть по чему-то находившемуся очень далеко. Жестокость удара взорвала бутылку на пиратском затылке с мощью достаточной, чтобы повалить негодяя во весь рост на оружие, а затем на палубу, где тот остался недвижим.
В щеку мне впился осколок стекла, но ни удара, ни брызг вина или рома я не ощутил. Пираты обернулись к пришельцу и застыли в минутном бездействии, а тот — наш безумный спаситель — поднялся у оружия и развернул его в сторону Бизли и двух негодяев, стоявших рядом с ним. Троица дернулась и, приседая, кинулась врассыпную. Вероятно, если бы они бросились к перилам возле Табби и Гилберта, то могли бы спастись, по крайней мере прожить еще какое-то время, но они были слишком ошарашены видом оружия. Я увидел, как Табби душит в сгибе руки ближайшего головореза, а потом швыряет его в море через перила — тому сильно повезло, потому что в этот миг прозвучала серия выстрелов из стволов орудия. Бизли просто разорвало в кровавые клочья, как и пирата, бежавшего к корме. Третий трижды дернулся под ударами пуль, но ему всё же удалось прыгнуть за борт. Кто-то вцепился в мою руку и поволок меня вниз, и я уже почти вырвался, когда понял, что это Сент-Ив. Мои друзья собрались у края камбуза, Табби тащил туда же дядюшку. Прогремела еще одна очередь, потом стрельба прекратилась, однако мы остались на месте, вслушиваясь в оглушительную тишину, прерываемую чьими-то криками из воды и жуткими стонами пирата, лежавшего на палубе с полуоторванной ногой.
Время ползло со сверхъестественной медлительностью, хотя кровь, затекавшая за воротник моей ночной рубашки, нараставшая боль в щеке и звон в ушах были абсолютно реальны. Седоволосый призрак отошел от пулемета и сплюнул. Он кивнул дяде Гилберту — не приветственно, а как бы желая сказать: «Видишь, чем кончаются игры в пиратов?..»
И хотя незадачливый судовладелец стоял меньше чем в двух футах от меня, его голос с трудом пробивался к моему слуху.
— Это же капитан Дин, господи, — проговорил он.
Таково было мое вынужденно краткое знакомство с безумным капитаном Дином. А мгновение спустя я осознал, что помогаю тащить в трюм раненого пирата — вернее, тащили мы втроем: я и Хасбро держали его здоровую ногу и голову, а Сент-Ив поддерживал простреленную конечность, из которой лилась кровь. Госпиталем была каюта с операционным столом и парой шкафов: в одном оказалось полным-полно медикаментов, во втором — хирургических инструментов, хотя хирурга у нас не было, если не считать Хасбро. Я знал, что у Хасбро есть навыки по этой части, но насколько основательные, представления не имел. Мне было поручено держать потерявшего сознание человека, лежавшего плашмя на столе, чтобы он не дернулся, пока Хасбро ампутировал ему ногу, рассекая плоть, аккуратно спиливая уже сломанную кость и затем сшивая всё, будто портной, с помощью Сент-Ива; оба работали искусно и неутомимо, а я исходил потом, сдерживая тошноту от вони крови, пока не рухнул, прежде чем дело было сделано.
Очнулся я лежа в той же каюте, глядя в потолок, и увидел стакан с бренди — его подносил мне моряк в красной хлопковой рубахе и мятом котелке с закрученными полями, потерявшими цвет от жирной грязи. Он оказался Фиббсом, старшим механиком, посланным сюда приказом мистера Фробишера убедиться, что я жив. Раненый пират по-прежнему лежал на столе, и пол под ним был залит кровью. Я видел, как поднимается и опускается его грудь. Отрезанная нога исчезла.
Когда я вливал в себя бренди, прозвонил корабельный колокол, и мне ничего не оставалось, кроме как, поблагодарив Фиббса, отправиться на верхнюю палубу, но в куда лучшем состоянии, чем утром. Несколько матросов, освобожденных из своих узилищ, уже успели отдраить доски, смыв кровь водой и песком, а теперь стояли возле перил левого борта, глядя вдаль. Туман рассеялся, оставив лишь легкую дымку, словно от проплывшего облака, и потому был отлично виден небольшой шлюп с прямым парусным вооружением, покачивавшийся на волнах. Спущенная с него лодка — ее как раз поднимали на борт на моих глазах, подобрала двоих пиратов, которым повезло остаться в живых и теперь хотелось поскорее оказаться в относительной безопасности. Трое мертвецов плыли в сорока или пятидесяти футах от «Нэнси Доусон», в половине этого расстояния — отрезанная нога. На носу шлюпа высился негодяй Билли Стоддард, глядевший на нас яростно, как сатана. Я насчитал шесть пушек, по два человека у каждой. Скорее всего, выпущенные из них снаряды не смогли бы нас утопить благодаря нашему стальному корпусу, но прошить каюты, перебить команду или разнести пулемет капитана Дина — без труда. И нам нечем было бы им ответить, а решись они ворваться на наше судно, когда вернется туман…
Однако, чтобы атаковать нас, им нужно было подойти поближе, для чего требовался соответствующий ветер, в нашем же распоряжении находились несколько тонн угля и лопата кочегара. Мы могли поступить как угодно. Расстояние между нами и шлюпом начало увеличиваться — мы удалялись от пиратов, запустив двигатель. Кстати, на шлюпе, похоже, были рады избавиться от нас. «Оставь сражения для другого дня», — подумал я. Поединков с меня хватило, если по правде, в этот ли день, в другой ли. Сэр Гилберт сидел в палубном кресле, стараясь бодриться, но выглядел на десять лет старше, чем вчера вечером, когда излагал нам историю журнала капитана Соуни. Он явно не капитан Ахав, влекущий свое отмщение через семь морей. Единственной его целью было выудить шар серой амбры, и он радовался тому, что снова движется на запад.
— Это картечница Норденфельда [69], вот что это, — втолковывал нам слегка нетрезвый капитан Дин, когда мы поглощали то, что дядя Гилберт назвал легким полуденным перекусом: поджаренный сыр, чтобы разжечь аппетит, говядина в красном вине с полосками бекона, омары, запеченные в сыре и грибах, и кровяной пудинг, который мне не хотелось бы сейчас видеть. Кок на деревянной ноге, старый шотландец, которого звали совершенно невероятно — Лазарус Маклин, в юности бывший парусным мастером, пока ему не оторвало ядром ногу, щедро сдабривал всё маслом.
Пробило час пополудни. Мы давно потеряли землю из виду, над нами синело небо, качало умеренно, палубы привели в порядок, если не считать дыр, пробитых в разных местах пресловутой картечницей Норденфельда, чудом нынешнего вооружения. Наверняка плотник скоро со всем управится. Закусывая, мы видели, как он стучит молотком и пилит.
Капитан Дин и Гилберт Фробишер поделили между собой комические и трагические маски. Капитан очнулся утром в своей каюте, обнаружил, что заперт, выбрался через иллюминатор и поспешил нам на помощь. Мерзавец Бизли нашел свой конец, чему поспособствовала картечница Норденфельда. Капитан Дин стал героем дня, а факт его вчерашнего запоя обернулся решительной добродетелью. Дядюшка Гилберт, напротив, выглядел мрачным. Журнал был утрачен; хорошо, если уничтожен. Возможно, так и случилось. Бизли мог швырнуть его через планширь в предсмертных судорогах — в таком случае журнал лежит на дне океана и ущерб невелик. Или один из уцелевших пиратов подхватил его, и тогда… Координаты острова надежно запрятаны в голове Гилберта Фробишера. А что теперь скрыто в голове Билли Стоддарда, остается тайной.