— И оборудован окнами по всей окружности, — добавил Табби, — для развлечения пассажиров, в число которых, кстати, я не включен. Я скорее решусь на битву со слоном, чем опущусь ниже поверхности океана.
— Стыжусь признаться, однако разделяю фобию Табби, — сказал дядюшка Гилберт. — Но я счастлив добавить, что акулы, упомянутые Джеймсом Дугласом, тоже не склонны покидать свою водную стихию. — Он взглянул на меня поверх очков. — Не стоит бояться, что они проберутся к тебе в колокол, Джек.
Мы славно побеседовали за едой и напитками в картохранилище под возобновившееся ворчание вулкана и шум работ на палубе, выступавших перемежающимся фоном. Гилберт потчевал нас описаниями своих передвижных трюмов, уделяя особое внимание прочности люков, способных выдержать вес катера.
— У меня вызревает идея, — говорил Гилберт, — наполнить трюм ямайским ромом в духе «Целебесского принца», но я откажусь от нее, если мы достанем этот шар серой амбры. Я в общем не жаден. — Затем, после паузы, он повторил погромче: — Запомните это, друзья. Я не жаден и никогда таким не был.
И он подмигнул, словно уже перехитрил судьбу.
Пресловутый дух острова не выходил у меня из головы, когда я ночью лежал в своей койке. Сквозь иллюминатор каюты мне был виден вулкан, плюющийся огнем; его склоны вновь ожили, ярко-оранжевые языки в кратере плясали и прыгали, ручьи текучей лавы становились широкими, словно реки.
Рассвет застал нас возле темного устья морской пещеры, видимого в утреннем полумраке, как и описал Джеймс Дуглас. Океан был относительно спокоен, слабый прибой плескался у рифов, перегораживавших маленькую бухту. Однако у меня всё равно было тягостное чувство. С северо-востока задувал легкий бриз, способный за доли секунды набрать силу. Вулкан, зловеще рыча, изрыгал дым и пепел пополам с тлеющими, как бомбы, камнями. Я никогда не бывал на войне, хвала Господу, но мне казалось, что сейчас мы переживаем последние минуты неестественного спокойствия перед великим сражением. Сэр Гилберт и Табби подошли ко мне, и мы вместе встали у борта. Табби принес корзину с сэндвичами и металлическую флягу крепкого горячего кофе, благодатно скрасившего импровизированный завтрак, остатки которого мне было приказано отнести Сент-Иву, уже занятому водолазным колоколом. Табби напялил свой нелепый боллинджеровский цилиндр с павлиньими перьями. А его дядюшка пребывал в редком для его натуры мечтательном состоянии духа; лицо старика освещалось лучами восходящего солнца, дарующего миру ощущение скорого посрамления дьявола. Он сопроводил добрую порцию хлеба и мяса в желудок соответствующим глотком кофе и сказал мне:
— Подходящее утро, Джек, для начала нашего предприятия. С одной стороны спокойный океан, а с другой — буйный остров. Тот самый вид равновесия, который так любят на Востоке, где последний мальчишка-посудомой, и тот философ. Завидую тебе, Джек, говорю честно, ты уплываешь за славой на борту катера, а я буду изнывать на палубе. Такой сорт славы почти перевелся в нашем мире…
Его прервал жуткий грохот вулкана, выплюнувшего кусок скалы величиной с зачетную зону поля для регби; громадные валуны, улетевшие далеко в океан, подняли столбы воды, достойные стаи китов. Широкий поток лавы хлынул из расщелины на склоне горы и покатился вниз.
— Будем молиться, чтобы вулкан швырял камни не в нашу сторону, — нервно усмехнулся я, мысленно посылая всякую славу к черту.
— Вулканы постоянно выкидывают такие фокусы, — ободряюще сказал дядя Гилберт. — Я изучал их. Они выгружают части своих внутренностей, чтобы ослабить давление, — это как хорошенько рыгнуть после тяжелой пищи. Теперь он будет поспокойнее. Можешь на это положиться, Джек. — Неубедительно улыбнувшись, старик поглядел на хронометр. — Однако нам пора начинать. Полагаю, какое-то время мы будем обходиться без компании в лице нашего друга Билли Стоддарда. Лучше всего было просто разнести в щепки его шлюп, тогда, у мыса Лизард, но получилась бы большая резня, а мне такое не по сердцу — наверное, слабость. Но если он явится снова, пощады не будет! Нет, сэр. Через три часа я намерен оставить этот уголок океана. Думаю завтра остановиться в Кингстоне, увидеть женщину, которую знавал в юности, некую мисс Бракен, очень милую — или когда-то бывшую такой. Конечно, я говорю не в библейском смысле, что «знал» ее, хотя если мне повезет, может, что-то переменится, а?
Он промокнул лоб платком, потому что утро становилось жарким.
— Как только вы, ребята, проберетесь в пещеру, Фиббс выключит все прожекторы, и вы будете в темноте дожидаться солнца, точно так, как в описании Дугласа. Меньше возможностей привлечь… э-э-э… нежелательное внимание.
Дядюшка Гилберт подмигнул, развернулся и спустился по съемному трапу на палубу катера, где было полно народу. Мы с Табби последовали за ним, а фраза «нежелательное внимание» крутилась в моем мозгу. Внезапно я страстно захотел поскорее оказаться под водой. Никогда не любил ждать.
Фиббс ждал приказа. Хасбро, в парусиновых штанах, закатанных по щиколотки, широкополой соломенной шляпе с низкой тульей, подбрасывал уголь в топку, из которой валил дым. Сэр Гилберт прокричал что-то своему механику, огляделся, кивнул с видимым удовлетворением и направился обратно к трапу на палубу паровой яхты. Там столпилась часть команды, стоял гвалт, четверо моряков с пиками охраняли воображаемые границы. Голова капитана Дина виднелась над картечницей Норденфельда — этот морской волк был на свой лад не менее кровожаден, чем пираты.
Я посмотрел на Сент-Ива сквозь один из иллюминаторов покачивавшегося на шлюпбалке колокола, закрепленного цепью, по которой был пропущен воздушный шланг — для нас источник и воздуха, и давления, хотя, если всё пойдет как надо, нам вряд ли понадобится что-то, кроме небольшой подпитки свежим воздухом; или амбра там есть, или ее нет. Переговорная трубка тянулась рядом со шлангом. К верху колокола изнутри крепилась большая механическая клешня, которую можно было как опустить в воду, так и убрать внутрь аппарата. В этот момент манипулятор находился в воде. Вот он поднялся со сжатыми когтями-пальцами, затем растопырил их и снова сжал — Сент-Ив осваивал управление. Металлические когти были скрыты под толстыми накладками, чтобы не повредить наш приз. В палубу катера, как раз под колоколом в походном положении, было встроено круглое стекло — я заметил под суденышком проплывающую рыбу, — глядя в него, Фиббс мог найти амбру и нацелить нас на нее.
Мне подумалось, что человеку свойственно принимать на веру совершенно невероятные вещи, но не всякому и не всегда. В общем, вход пенни, выход фунт — много десятков тысяч фунтов, если ты Гилберт Фробишер. На некоторое время распрощавшись с Табби, я залез в колокол по короткой лесенке, которую втянул за собой, и уселся на обитое кожей сиденье напротив Сент-Ива, поставив ноги на подставку; механическая клешня висела над нашими головами. На стенке были закреплены две длинные медные обзорные трубы — приспособления, позволявшие заглянуть непосредственно под колокол. В аппарате было прохладно и сыро, давление слегка закупоривало уши, равномерно гудел двигатель. Мы с Сент-Ивом могли слышать друг друга вполне отчетливо.
— Полагаете, эта штука там будет? — спросил я.
— Нет, — ответил профессор. — Представить, что она лежит в углублении среди камней, которое было ее гнездом, совершенно невозможно. Индейцы уронили ее, и, скорее всего, ее подхватило прибоем, а потом унесло в открытое море. Я не слишком озабочен поисками серой амбры, Джек, хотя, конечно, это любопытный феномен. Однако что до ее цены, то покупка и переоборудование «Нэнси Доусон» таким экстравагантным образом поглотили куда больше, чем стоит любое подводное сокровище, даже если оно еще лежит там, где его видели сорок лет назад, что, ясное дело, только уменьшает вероятность находки. Полагаю, мы просто на каникулах.
Колокол дрогнул и принялся раскачиваться на шлюпбалке, я вцепился в одну из ручек возле иллюминатора справа от себя.
— Мне тоже кажется, что мы тут на каникулах. Или не совсем так. На посылках? — сказал я Сент-Иву. — Я не о Гилберте Фробишере — он истинный джентльмен. Но я чувствую, что мне вся эта затея совсем не нравится. Я не суеверен, однако в этом месте есть нечто чертовски странное, нечистое. Вулканом этого не объяснить.