Мы тут же пошли назад к ладгейтской стороне собора, чтобы посмотреть, что же происходит наверху. Шум становился всё громче, окрестности наводнили сотни зевак. Отряд стрелков пытался контролировать толпу, но этого в общем-то и не требовалось: людей занимало то, что творилось у них над головами. Многие выглядывали из-под своих мокрых черных зонтов, и хотя я промок до костей, но молился, чтобы дождь продолжался, потому что бы уверен, что это он сохраняет осьминогу жизнь.
К этому времени исполин поднялся по главному куполу на уровень Галереи шепотов, куда я ходил с мамой еще ребенком, бесстрашным любителем лазить. Галерея шепотов находилась в двухстах пятидесяти ступенях от пола собора, и подъем утомил даже меня, мальчика, с моей тогдашней неиссякаемой энергией. Спрут явно не собирался останавливаться на достигнутом: прижимая Гилберта Фробишера к мантии и цепляясь за коринфские колонны, обрамлявшие нижнюю часть купола, — весьма, как оказалось, прочные и надежные, — он грациозно втягивался теперь в Каменную галерею.
Люди вокруг выглядели воодушевленными разворачивающимся действом и тем напоминали зрителей на ярмарочном представлении под открытым небом. Подбежал мальчишка с мешком потрепанных, но вполне годных в дело зонтов, вопя: «Передвижные крыши!», и мы купили три штуки. Другой вел завидный бизнес, продавая старые театральные бинокли и жестяные подзорные трубы. Разносчики толкали свои тележки, предлагая промокшим и продрогшим зевакам горячий кофе и традиционные крестовые булочки; всё это бодро раскупалось. Какой-то нетрезвый тип предлагал делать ставки на то, будет Гилберт раздавлен или съеден монстром — сам он ставил шесть к одному за съедение, и я бросил на него свирепый взгляд, породивший радостное подмигивание.
Табби был глух ко всему этому. Всё его существо сосредоточилось на спруте и его пленнике. Осьминог уже преодолел Каменную галерею и неторопливо подтягивался на купол; чудовищные щупальца напрягались и расслаблялись, чуткие кончики метались туда и сюда, нащупывая дорогу. Он остановился на балконе, опоясывающем барабан, над которым высился позолоченный шар с крестом. Там, в трехстах шестидесяти футах над церковным двором, исполин решил отдохнуть, свесив щупальца со своего поднебесного трона и покачивая скипетром с ананасом. На одной из конечностей, если мне позволят такое определение, стоял Гилберт Фробишер. Я удивился, рассмотрев на голове старика шляпу Табби, а в руке — рупор: явные признаки благорасположения спрута, рассматривавшего Кэмден и Линкольнз-Инн-Филдз, как завоеватель изучал бы свои новые владения. Необъятная мантия ниспадала как полуспущенный воздушный шар. Небо вокруг исполина заполняли свинцовые облака, стоявшие неподвижно в безветрии.
— Мне нужен этот шар амбры, Джек, — сказал Табби сдавленным, отрывистым голосом. — Если вы, джентльмены, не возражаете, с этого момента я принимаю полную ответственность за него.
Он забрал у меня амбру, прежде чем любой из нас заговорил, потом снял сюртук и завернул шар в него, крепко связав рукава, чтобы получился узел.
— Может, мы вдвоем донесем амбру до Треднидл-стрит и отдадим на хранение? — предложил Сент-Ив Табби. — Тут всего-то чуть больше полумили.
— Я намерен вернуть его законному владельцу, — ответил Табби, — как выкуп за моего дядю.
Он коротко кивнул, и глаза его решительно прищурились. Сент-Ив задумчиво кивнул.
— Думается, этот план может сработать, — сказал он. — Тварь крайне привязана к этому шару, годами охраняет его. Вообще-то она любит всякие побрякушки, но возможность воссоединиться с этой амброй ее особенно порадует.
— Попытка заключить сделку — единственное, что нам остается, — сказал Табби. — Это единственная форма дипломатии, которую спрут понимает. Я заглянул в бездну его глаз, когда он впервые противостоял мне, и понял, что на меня смотрит разумное существо. Он высчитал мою цену, прежде чем снял с меня шляпу. Я намерен вести с ним переговоры.
— Умоляю, не ходите один, Табби! — воскликнул Сент-Ив. — Я отправлюсь с вами.
— Ценю ваше предложение, профессор, но я не хочу компании. Там, наверху, будут только Фробишеры. Третий не поможет, как и четвертый. Если наш набоб решит спуститься или, упаси бог, свалиться… — он умолк на миг, а потом резко повел головой. — Нам нужны союзники внизу.
И с этим всё было решено.
Табби направился туда, откуда мы пришли пять минут назад. Я напряженно искал верное решение.
— Я пойду за ним, хочет он этого или нет.
И до того, как Сент-Ив смог ответить мне что-нибудь разумное, я вручил свой свежеприобретенный зонтик соседке по толпе, повернулся на каблуках и припустил рысцой, стремясь настичь Табби и ожидая, что Сент-Ив позовет меня обратно, — скорее даже надеясь на это.
— Это безумие, Табби! — сказал я ему, когда догнал. — Чистое сумасшествие.
Меня обуревали сомнения в способности Табби вскарабкаться по всем этим бесконечным ступеням. Его монументальная мощь была бесспорна, как это свойственно любым ужасным и могучим гиппопотамам, но не выносливость.
— Мы поболтаем об этом потом, Джек, или не поболтаем. Вот так просто.
— Это означает два трупа. Наверное, ты не видел, что эта тварь сделала с Билли Стоддардом, но могу сказать, что от этого меня вывернуло наизнанку. Спрут питает расположение к сэру Гилберту, но…
— Он мой дядя, Джек, и я люблю старика всей душой — больше, чем осьминог, смею утверждать, а осьминогу он и вправду по сердцу. Если бы в тисках монстра была Дороти, ты наверняка сделал бы то же самое.
— Да, именно так. Тогда я иду с тобой.
— Во имя моей привязанности к Дороти — нет!
Довод был сильным, однако я решил обмануть его, нравилось ему это или нет.
— Будь по-твоему, — соврал я, шагая рядом с ним и не собираясь поворачивать.
Мы добрались до места, где состоялась наша битва с тремя негодяями, и за кустами, высаженными вдоль собора, разглядели дверь, одну из трех, видневшихся в длинной стене. Она была заперта и, хотя и плохо пригнанная, трещала, но не открывалась. Сейчас в соборе не было ни души, и даже окажись там кто-то, на наш стук он бы реагировать не стал. Меж тем по улице бродил народ, некоторые поглядывали в нашу сторону, наверняка принимая нас за взломщиков, решивших поживиться во время беспорядков. Табби передал мне узел с шаром и отбежал на несколько ярдов в сторону, туда, где лоб Хасбро рассекли копья ограды. Подобрав выломанный кусок, он вернулся.
— Отойди, Джек, — велел он, вгоняя острия в дверь между рамой и ручкой, а потом без дальнейших слов навалился и толкнул фрагмент ограды вперед, словно собираясь сдвинуть в сторону Ладгейт-Хиллский собор целиком.
В этот момент в сумрачном небе на юго-западе появились три воздушных судна: два темных длинных — почти наверняка военные аппараты с судоверфей ВМФ в Гринвиче, и небольшой сопровождающий. Направлялись они к собору, что не сулило ничего хорошего ни осьминогу, ни нам. Раздался треск, с согнувшихся железных прутьев полетели хлопья черной краски и ржавчины, и дверь с громким скрежетом отворилась, открыв небольшую площадку с уходившей вниз лестницей и примыкающую к ней комнату, освещенную газовой лампой.
— Черт подери, — пробормотал Табби. — Мне надо наверх, а не вниз.
Он отшвырнул ненужную железяку, выхватил у меня узел с амброй и ступил внутрь. Я оглянулся — мелькнули красные мундиры: дюжина королевских стрелков огибала собор с запада. Я рванулся к двери, но она захлопнулась перед моим носом. Мне удалось, как следует поднажав плечом, сдвинуть створку настолько, чтобы протиснуться следом к вящему удивлению Табби, который явно собрался выкинуть меня обратно.
— Быстрее! — крикнул я. — Они идут за нами!
Скорее всего, так и было.
Табби молча тронулся вперед. Времени на дебаты не осталось. Дверь больше не запиралась, потому что тяжелый бронзовый засов, привинченный к большому обломку дерева, валялся на полу. Мы зашагали вниз, больше не оглядываясь, пока не достигли конца лестницы, где обнаружилась просторная комната с мозаичным полом — похоже, крипта [80], совершенно заброшенная, воздух в ней был тяжелый и застоявшийся. Врата крипты, хвала Господу, не запирались, мы проскочили и за мгновение оказались внутри собора. Человеческих голосов слышно не было, но сверху отовсюду доносились зловещие скрипы и стоны кровельных балок, возможно, из-за чудовищного веса, налегшего на купол. У высокого окна стояла гробница сэра Кристофера Рена, много лет назад спроектировавшего собор, — его величайшая работа среди всех величайших работ оказалась сейчас под угрозой из-за чудовища, которое гениальный архитектор и вообразить не мог, разве что головоногие являлись ему во сне.