Мои глаза, по-видимому, округлились, так как Кори хмыкнул и прошептал:
— Это секс-чендж, она была мальчиком и сделала операцию, но тс-с… — она может услышать, потом расскажу.
Мишель что-то рассказывала такое, от чего все остальные покатывались со смеху. Я прислушалась:
— …Итак, я сказала ему: «Дорогой, сегодня ночью ты, как всегда, придешь ко мне, мне нужно, чтобы ты меня хорошо выебал…» И знаешь, что он ответил? — «Дорогая, я устал тебя ебать каждую ночь, я устал, — ты понимаешь? — я больше не могу!» — «Послушай, тебе только двадцать пять лет, и ты уже устал, что же будет потом?..»
В ту же секунду за нашу занавеску просунулась голова, и появилась Мишель в одних колготках, высоченная, с очаровательным лицом. Она пробасила:
— Кори, что за прелестный ребенок, кто это?
— Елена, Мишель.
— Хай! [8] Кори! Но ее мейк-ап гораздо светлее моего.
Боже мой, как она прелестна!
— Бэби, у нее очень светлая кожа, поэтому получается такой эффект.
— Посмотри, я хорошо сделала себе губы?
— Идеально.
— Мой Бог, до чего она худа! Сколько же ты весишь, бэби?
— Сорок пять кило.
Мишель смотрела на меня своими дикими русалочьими глазами.
— Тебе она нравится?
— Фантастик! Какой у тебя рост?
— Метр семьдесят четыре.
— Но кто ты? Ты не американка?
— Нет, я русская.
— Сейчас придет мой бой-френд [9], я обязательно представлю ему тебя.
Мишель взяла сигарету, у нее были руки с ногтями дракулы.
— Мишель! — крикнула Флавия. — Иди сюда, я хочу еще раз примерить на тебя это платье.
Мишель удалилась.
— Тебе она понравилась? — спросил Кори.
— Очень.
Наконец Кори закончил свою прекрасную работу и попросил только, чтоб я сама покрасила губы. В волосы мне была воткнута белая орхидея, и из зеркала на меня смотрело худое мистическое лицо.
— Кори, ты гений! — И я издала губами звук, обозначающий поцелуй.
В маленькой переодевалке были все: нервничающая Флавия, ее помощница Мишель, Линда, неизвестный мне фотограф, официантка, принесшая новые бутылки шампанского взамен старых, и, наконец, мой друг Сашка, которого я также пригласила как фотографа.
Вдруг раздвинулась дверь-занавеска и появилось нечто.
— А это мой бой-френд, — мягко пробасила Мишель.
Бой-френд был женщиной, но с таким странным лицом, что, будь Леонардо в наше время, это была бы его современная Мона Лиза. Наступила тишина, даже все видевшая Флавия не нашлась, что сказать. Но Мишель уже схватила меня за руку и тянула знакомить со своим любовником:
— Это Елена, нужно быть осторожным.
И она расхохоталась.
Все опять засуетились, захлопали пробки от шампанского. Сашка защелкал фотоаппаратом, и уже слышались голоса людей, наполняющих небольшой зал, — нас стали одевать.
Шоу прошло блестяще. Мой костюм с совершенно голым боком и практически одной грудью наружу произвел сенсацию. Каждая из нас имела на палочке маску, которой мы иногда, как веером, прикрывали себе лицо. Маски также сделал Кори, и они походили то ли на японские лица, то ли на наши собственные.
Народу было множество, и после шоу должен был состояться обед, на который идти у меня не было сил. Мишель познакомила меня со своими друзьями — с тяжело беременной женщиной и ее мужем. Их всех я пригласила к себе на парти на следующий день.
В это время я снимала большую студию, Пятьдесят восьмая стрит между Парком и Легсингтон. Получилось так, что снимала я ее у Сашки, но почему-то вместе с ним. Сашка был мой приятель, как я уже сказала, фотограф, верящий в летающие тарелки, остроумный, ужасно оборванный и имеющий в любовницах итальянскую графиню лет на двадцать пять старше его, феноменальную дуру, но все еще красивую, — как-никак, в свое время была на всех обложках «Вога» и, опять же, муж — американский еврей, хирург-пластик. Сашка смеялся и говорил, что переделывать ей нужно ноги, а не лицо. Сашка мне клялся, что будет жить в Бруклине или на Брайтон-бич, но его хватало ровно на две недели, потом он прикатывался опять. Студия состояла из трех огромных залов. Сашка мне не мешал, он был ужасно одинок, так же, как и я со своей белой глухой персидской кошкой. Ни у меня, ни у него не было денег, деньги были у моего бой-френда, который и оплачивал этот этаж и телефон, мою косметику и такси. Но слишком часто мне приходилось идти из Даунтауна пешком. У меня не было денег даже на сабвей [10].
Однажды, проходив целый день из студии в студию и не найдя работы, я вошла в вечерний сабвей и протянула в кассу последний доллар. Кассирша не успела разменять его, как огромная черная рука выхватила доллар из блюдечка кассы. Я даже не успела прокричать «бастард» [11] — как он исчез. К счастью, какой-то джентльмен, видевший всю эту картину, опустил за меня жетон. Темный сабвей видел все.
На следующий день состоялось парти. Наша студия была чем-то вроде дискотеки, так как у Сашки еще до того, как я появилась, была идея устроить из нее русский клуб и таким образом сделать хоть какие-нибудь деньги. По этому поводу был повешен огромный вертящийся шар. Точно такие же шары висят в любых дискотеках, серебряные, медленно вертящиеся, они разбрасывают разноцветные блики на прыгающие или извивающиеся пары. Сашка, конечно же, потерпел убыток, так как все приходили, пили дешевое калифорнийское вино, танцевали, трепались, но денег не платили. Да и какие деньги у только что приехавших русских эмигрантов. Потом идея приняла более романтический характер, и было решено устроить что-то вроде хлыстовского дома. Во времена Петра Великого в России существовала секта под названием «хлысты». Главенствовали в секте избранная Богородица и Христос. Новоприбывшие целовали троекратно Богородицу: во имя Отца — в левую грудь, во имя Сына — в правую и во имя Духа Святого — где холм пушистый. Потом начинались танцы. Томная медлительность была началом, потом темп убыстрялся все сильнее и сильнее, пока не наступал момент дикого экстаза, и люди начинали раздеваться и бить себя уже заранее приготовленными плетками и хлыстами. Когда момент достигал кульминации, тушился свет и начиналась оргия. Петр четвертовал Христа и Богородицу, казнил главных зачинщиков, но секта была популярна еще долгое время после этого.
Идея была подана Сашке одним из его друзей, но осуществлена никогда не была.
Время было около девяти, и начали гуськом идти первые гости. На подобных парти в Нью-Йорке ты никогда не считаешь, сколько у тебя будет гостей, это не буржуазная Европа, где все еще так или иначе,