Он кивнул.
— Я так и думал, — Соко улыбнулся своей загадочной улыбкой. — Мир полон теней, мальчик. Одни — чёрные и злые. Другие — просто… другие. Важно, что они защищают.
Однажды вечером, когда Дзюнъэй уходил, Соко окликнул его.
— Дзюн.
Тот обернулся.
Старый мастер молча протянул ему небольшой, тщательно отполированный камень с естественным отверстием посередине.
— Камень видения, — пояснил он. — Говорят, если смотреть через него, можно увидеть суть вещей. Возьми. Может, пригодится. Чтобы видеть не только глазами.
Дзюнъэй взял камень. Он был тёплым от руки старого мастера и невероятно тяжелым для своего размера. Это был не просто подарок. Это был ключ. Или предупреждение.
Он поклонился и ушёл, сжимая в кулаке гладкий камень. Он чувствовал, что Соко видит гораздо больше, чем показывал. Но почему-то он не чувствовал исходящей от него угрозы. Соко был подобен старому, мудрому дереву в саду — он наблюдал, но не осуждал. И в этом была его самая пугающая и самая притягательная черта.
* * *
Идея пришла в голову Кэнте внезапно, как и большинство его идей, и была встречена им же с безудержным энтузиазмом.
— Так нельзя! — объявил он, врываясь в канцелярию в тот самый момент, когда Дзюнъэй заканчивал выводить последний иероглиф в отчёте о расходе лака для доспехов. — Ты что, всегда один ешь? Как отшельник какой-то? Непорядок! Самурай должен делиться трапезой с товарищами! Идём!
И, не дав Дзюнъэю возможности хоть как-то возразить жестами, он схватил его за рукав и потащил прочь от стола, мимо ворчащего почтенного Дзи.
Они шли по длинным коридорам, и Дзюнъэй чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Кэнта вёл его в общую столовую для младших самураев и служащих — место, куда такой как он, низший писец, по правилам замковой иерархии, попасть не мог. Это было нарушение всех правил, и от этой мысли его бросало то в жар, то в холод.
— Не робей! — хлопнул его по спине Кэнта, словно угадав его мысли. — Скажем, что ты мой гость! Мои личный летописец, вот!
Дверь в столовую распахнулась, и на них обрушилась стена звуков. Гул десятков голосов, звон деревянных мисок, смех, азартные споры. Воздух был густым и вкусным — парил рис, какой-то наваристый суп, жареная рыба.
Кэнта, не стесняясь, протолкал его к длинному столу, где уже сидели несколько его знакомых молодых самураев и пара старших слуг.
— Эй, братва! — крикнул Кэнта. — Подвиньтесь! Привёл нашего молчуна-героя! Угощайте, он у нас от силы раз в неделю из своей норы выползает!
На Дзюнъэя уставились десятки любопытных глаз. Он почувствовал, как кровь приливает к лицу. Он пытался сделать себя как можно меньше, незаметнее, но Кэнта грубо усадил его на скамью рядом с собой.
— Вот, жри, — он сунул в его руки деревянную пиалу с дымящимся рисом и указал на суп с тофу и водорослями. Еда была простой, но обильной и пахла невероятно аппетитно после его скудной пайки.
Он сидел, опустив голову, и медленно, почти машинально, начал есть. Вкус был… тёплым. И не только из-за температуры. Это был вкус общности. Кто-то из сидевших напротив, улыбаясь, подложил ему в пиалу кусок жареной рыбы покрупнее.
— На, укрепляйся, — сказал тот. — Слышал, ты там с ворами борешься методом падения. Надо силы накапливать!
Все засмеялись, но смех был добродушным. Кэнта что-то громко рассказывал, размахивая руками, под общий хохот. Кто-то начал спорить о достоинствах нового лука, кто-то жаловался на строгость командира. Это был простой, живой, шумный мир. И Дзюнъэй, к своему ужасу, почувствовал, как его ледяная скорлупа начала таять. Он был частью этого. Пусть ненадолго. Пусть обманным путём. Но он сидел среди них, и они принимали его.
И тут один из самураев, уже изрядно подвыпивший, хлопнул кулаком по столу.
— А помните, братцы, ту историю прошлой зимой? Про призрачного ниндзя!
У Дзюнъэя замерло сердце.
— Как же! — подхватил другой. — Это ж когда у Асано-таишо чуть штандарт не спёрли! Говорят, какой-то демон просочился через всё охранение и на самом знамени нарисовал какую-то волну! Утром всех офицеров чуть кондрашка не хватил!
Стол взорвался смехом. Кэнта хохотал громче всех.
— Да-да! Я тогда в карауле стоял! Холодина была жуткая, все спали! А утром — такой сюрприз! Говорят, Такэда-сама потом неделю на офицеров глотку драл!
Дзюнъэй сидел, не двигаясь, уставившись в свою пиалу. Его собственное лицо, тронутое ужасом, отражалось в мутной поверхности супа. Он чувствовал, как по его спине бегут мурашки. Они смеялись над ним. Над его величайшим триумфом. Над тем ночным рейдом, когда он и Акари, как тени, прошли сквозь спящий лагерь, оставив насмешливый знак своего клана на самом сердце вражеского стана. Он помнил каждый шаг, каждую травинку под ногами, каждый вздох Акари за его спиной, острый запах страха и адреналина.
— …да уж, — вздохнул кто-то. — Ловкач, должно быть, был. Жаль, не поймали. Интересно бы на него взглянуть.
«Он сидит прямо перед тобой», — пронеслось в голове Дзюнъэя. «Он ест твой рис и слушает, как ты смеёшься над ним».
— Эй, Дзюн! — Кэнта толкнул его локтем в бок, вырывая из оцепенения. — Что ты притих? Представляешь, а? Такой усатый ниндзя в чёрном, по крышам скачет! Небось, испугался бы, да?
Дзюнъэй заставил себя поднять голову. Он посмотрел на Кэнту своими самыми пустыми, непонимающими глазами и медленно пожал плечами. Затем он указал на свою миску и жестом, которому научила Хикари, показал: «Вкусно. Я голоден».
Все снова засмеялись.
— Верно! Лучше ниндзями пусть офицеры занимаются, а нам бы поесть да посмеяться! — заключил Кэнта.
Позже, когда трапеза закончилась и они выходили, Кэнта, уже заметно захмелевший, обнял Дзюнъэя за плечи.
— Слушай, друг, — он говорил слегка заплетающимся языком. — Ты же не можешь говорить, так что не выдашь. Этот новый конюх, понимаешь… Говорят, он так любит лошадей, что по ночам в стойле спит, сеном укрывается. И шепчет им сказки на ушко! Я прав?
Дзюнъэй посмотрел на его простодушное, ожидающее одобрения лицо. И впервые за этот вечер его улыбка не была фальшивой. Он медленно, многозначительно приподнял одну бровь.
— Ага! Я так и знал! — Кэнта радостно хлопнул себя по колену. — Мы с тобой отлично понимаем друг друга, дружище! Молчаливое братство!
Дзюнъэй снова опустил голову, на этот раз скрывая не горькую, а почти что настоящую улыбку. «Молчаливое братство». Да. Только он один знал, насколько громким было это молчание и сколько секретов оно в себе хранило.
Глава 5
В замке