Кэнта стоял с вытаращенными глазами, не веря в происходящее. Он смотрел на своего тихого друга, который только что, походя, в одиночку и без оружия, обезвредил трёх вооружённых самураев.
— Дзюн… — прошептал он. — Что… Кто ты?
Дзюнъэй, тяжело дыша, поднялся на ноги. Он сделал вид, что весь трясётся от страха и адреналина. Он указал на Рюноскэ, потом на себя, потом изобразил, как его «дед» — странствующий лекарь — учил его «секретным точкам», чтобы защищаться от разбойников на дорогах. Он жестами показывал что-то крайне нелепое про «удар в семявыносящий проток», «паралич мошонки» и «временную импотенцию».
Выглядело это настолько абсурдно, что Кэнта, сначала ошеломлённый, начал хохотать. Сначала тихо, потом всё громче, пока его смех не раскатился по переулку.
— «Семявыносящий проток»! — он сгибался, держась за живот. — О, боги! Дзюн, ты гений! Ты победил их с помощью знаний о… о мужицком здоровье! Это шедевр!
Глава 7
Его смех был заразителен. Даже сбитые с ног самураи начали понемногу приходить в себя и, видя корчащегося от смеха Кэнту и жалко выглядящего Дзюнъэя, начали неуверенно ухмыляться. Вся ситуация вдруг показалась им не позорным нападением, а каким-то гротескным фарсом.
— Ладно, ладно, — Кэнта вытер слёзы. — Отряхивайтесь, герои. И уносите своего предводителя. Кажется, ему потребуется… гм… холодный компресс и время на размышления о своём поведении.
Самураи, смущённые и притихшие, подняли стонущего Рюноскэ и потащили его прочь.
Кэнта обернулся к Дзюнъэю, его лицо снова стало серьёзным.
— Спасибо, друг. Ты спас мне шкуру. Твой дед был великим человеком, если учил такому. — Он поклялся хранить секрет «семявыносящего протока».
Но пока они уходили, Дзюнъэй на секунду задержался. Он подошёл к тому месту, где упал Рюноскэ, и незаметно подобрал с земли его цубу — гарду от меча, выпавшую в суматохе. Круглый стальной диск с семейным гербом Рюноскэ. Удивившись такому отношению к состоянию оружия, он сжал его в кулаке. Это был не трофей. Это было напоминание. И потенциальный инструмент.
Позже той же ночью, когда замок заснул, тень отделилась от стены и скользнула в сторону покоев, где жили младшие самураи. Цуба в руке тени была не просто железкой. Её край был аккуратно обработан специальным абразивом, украденным из кузницы, до состояния идеальной остроты.
Тень знала, где спал Рюноскэ. Он храпел, разметавшись после попойки с целью заглушить унижение и боль. Тень подошла к его постели. Движение было быстрым и точным. Острым краем цубы она сделала на его единственном парадном хакама, висевшем на ширме, два идеальных, почти невидимых разреза. Один — на уровне поясницы, другой — чуть ниже. При первом же надевании и резком движении штаны просто разошлись бы по швам в самый неподходящий момент, скажем, во время торжественной церемонии или приветствия важного гостя.
Удовлетворённая тень растворилась во тьме. Месть была совершена. Не жестокая, но унизительная. И главное — абсолютно анонимная. Рюноскэ никогда не сможет доказать, что это сделал «немой писец». Он просто станет посмешищем на день-другой, получив свой урок.
А Дзюнъэй вернулся в свою каморку, помыл руки и лёг спать. На его губах играла едва заметная улыбка. Он защитил друга. Он наказал обидчика. И он остался в тени. Это был почти идеальный баланс. Он всё ещё мог быть и тенью, и человеком. Пока мог.
* * *
Прошло несколько недель после истории в переулке. Унижение Рюноскэ стало предметом тихих насмешек в замке — его штаны действительно разошлись по швам во время тренировочных построений, что обеспечило слугам и младшим самураям тему для шуток на ближайшие дни. Сам он стал избегать всех, включая Кэнту и Дзюнъэя, что последнего лишь радовало.
Но эта маленькая победа стоила Дзюнъэю нервов. Каждый шорох за спиной заставлял его вздрагивать, ожидая либо мести Рюноскэ, либо, что было страшнее, взгляда Хосидзимы. Однако замок жил своей жизнью, и постепенно напряжение стало спадать. Он почти начал верить, что может существовать в этом хрупком равновесии.
Именно тогда пришло напоминание. Негромкое, но оттого ещё более весомое.
Поводом стала годовщина смерти мифического «деда» Дзюна — деталь, предусмотрительно вплетённая Мудзюном в легенду. Дзюнъэй испросил у управителя Танаки разрешения отлучиться на день, чтобы посетить «семейное захоронение» в соседней деревне. Танака, всё ещё испытывавший к нему нечто вроде снисходительной благодарности после истории с брошью, буркнул: «Только смотри, к вечеру будь назад! Работы куча!»
Путь до «почтового ящика» занял у него почти половину дня. Он шёл, не торопясь, стараясь слиться с потоком крестьян, торговцев, паломников и других путешесвенников. Каждый шаг отдалял его от тёплой, обманчивой реальности замка и возвращал в холодную, безжалостную действительность его настоящей жизни.
Место было выбрано идеально: старая, полуразрушенная часовня у подножия горы, заросшая плющом. Никто не приходил сюда годами. Он отыскал нужный камень — приметный валун, расколотый ударом молнии, — и с замиранием сердца просунул руку в узкую расщелину.
Его пальцы наткнулись не на свиток, а на что-то маленькое, твёрдое и холодное. Он вытащил это и замер. В его ладони лежал высохший, почерневший стручок перца. На его сморщенной поверхности кто-то острым предметом процарапал два знака: «?» и «Водоворот».
Первый вопрос. И код его миссии.
Водоворот. Круговорот информации. Он должен был начать работу.
Стружок жёг ладонь, как раскалённый уголь. Это был не приказ. Это был намёк. Лёгкий, безобидный толчок в спину: «Мы тут. Мы помним. Ты готов?»
Он стоял несколько минут, сжимая в руке этот жуткий символ, и смотрел на долину, утопающую в предвечерней дымке. Отсюда был виден замок Каи — его дом, его тюрьма, его новая жизнь. Там остались Кэнта с его простодушной дружбой, Хикари с её тихими уроками света, старый Соко с его мудрыми намёками.
И он должен был шпионить за ними.
Боль выбора была физической. Острая, режущая под рёбрами. Он должен был предать тех, кто доверял ему. Он чувствовал себя ублюдком уже сейчас, просто держа в руках этот чёртов стручок.
С механической точностью он раздавил стручок пальцами, растёр его в пыль и развеял по ветру. Никаких улик. Затем, движимый внезапным порывом, он достал из котомки немного риса и сушёных ягод, купленных по дороге, и аккуратно положил их в расщелину камня. Подношение вымышленному деду. Ритуал для поддержания легенды. Но для него это было что-то большее. Это была просьба о прощении. Прощении у того, кого никогда не существовало, за то, что он собирался сделать.
Он вернулся в замок затемно. Его отсутствие никто не заметил,