— Бегство — не выход. Прятаться можно вечно. Иногда лучшая защита — это нападение. Но чтобы ударить, нужно видеть цель. — Он посмотрел на Дзюнэя. — Ты знаешь свою цель?
Дзюнъэй покачал головой. Он знал только исполнителей. Не командиров. Не мозг.
Соко кивнул.
— Тогда твой путь ясен. Ищи цель. И помни: тень не может существовать без света. Но она может выбрать, что защищать от палящего солнца. Ты выбрал свой свет. Теперь будь готов защищать его не только от лжи, но и от меча.
Он допил свой чай и вдруг, к удивлению Дзюнэя, его лицо озарила лёгкая, почти озорная улыбка.
— И в следующий раз, если будешь подделывать документы, — добавил он совершенно не к месту, — используй бумагу не из северных складов, а из южных. Она менее пористая и лучше впитывает чернила, не давая им растекаться. — Он увидел шок на лице Дзюнэя и усмехнулся: — Расслабься, мальчик. Я стар, а не слеп. Иди. И будь осторожен.
Дзюнъэй вышел из чайного домика со странным чувством. Он не получил готового решения. Но он получил нечто большее — понимание. И предупреждение. Соко знал. Возможно, знал больше, чем показывал. И его совет был ясен: чтобы спасти Кэнту, нужно атаковать источник угрозы. А для этого нужно выяснить, кто отдаёт приказы.
Его стеклянный колокол дал трещину. В него проник свежий воздух. И он был полон запахом грозы.
* * *
Возвращаясь от Соко, Дзюнъэй не чувствовал облегчения. Напротив, слова старого мастера легли на его плечи новой, тяжёлой ношей. «Чтобы ударить, нужно видеть цель». Цели не было. Была лишь тень Дзина и безликий клан где-то далеко.
Он заперся в своей каморке. Оставалось пять дней. Пять дней до казни Кэнты или его собственного разоблачения. Пять дней на чудо, которое не происходило.
Он сел на циновку и выложил перед собой всё, что у него было. Всё его «оружие».
Сначала — кинжал Кэнты. Простой, но добротный клинок в неброских ножнах. Подарок друга. Символ доверия, которое он предавал каждый день своим молчанием. Он был острым, прямым, честным. Как и сам Кэнта. Им можно было резать бумагу, разделывать рыбу или… убивать. Но кого?
Затем его пальцы нащупали под циновкой полосу закалённой стали. Длинную, узкую, с острым краем. Он отломал её от старой решётки в кладовке, когда ему понадобилось нечто, чтобы отодвинуть щеколду на окне. Она была грубой, необработанной, опасной. Как он сам сейчас. Она не была оружием. Она была его отчаянием, выполненном в металле.
И последнее — он сам. Его тело, его навыки, его ум, запутавшийся в паутине лжи и долга.
Он смотрел на эти два предмета, лежащие на грубом полу. Кинжал и железка. Честь и грязь. Друг и изгой.
Он мысленно перебрал варианты, которые уже сто раз обдумал. И снова пришёл к тому же выводу. Бежать — нельзя. Сдаться — нельзя. Ждать — смерти подобно.
Оставался один путь. Безумный, самоубийственный путь. Атаковать клан. Не физически — это было бы чистейшим безумием. Но вырвать у них инициативу. Заставить их играть по его правилам, пусть даже на мгновение.
Он должен был выманить Дзина. Захватить его. Выведать у него всё, что тот знает о составе группы и о том, где хранится его досье. Это был единственный шанс выйти из тени и нанести удар.
План был на грани. Он был один против целой машины клана. Но у него было два преимущества: во-первых, они всё ещё думали, что роль запуганного писца он будет отыгрывать до конца. Во-вторых, он знал, что Дзин примет его вызов. Его профессиональная гордость и презрение не позволят ему проигнорировать дерзкий вызов от «слабака».
Решение было принято. Ледяное спокойствие, знакомое ему по боевым вылазкам, наконец сменило лихорадочную тревогу. Он больше не был загнанной жертвой. Он был охотником, готовящим капкан.
Он взял полосу стали. Её край был неровным, тупым. Ему нужно было остриё. Настоящее, смертоносное.
Ночью он пробрался в полузаброшенную кузницу на территории замка. Она использовалась редко, только для починки инструментов. Угли были холодными, но нашлись старый точильный камень и немного воды.
Он вставил стальную полосу в тиски и начал работу. Скрип камня по металлу казался невероятно громким в ночной тишине. С каждым движением его рука становилась твёрже, его дух — холоднее. Он не вытачивал клинок. Он вытачивал свою решимость.
Он представлял себе лицо Дзина. Его ледяные глаза. Его плоский, насмешливый голос. И с каждым движением точильного камня он стирал с себя страх, оставляя лишь голую, острую как бритва ярость.
Через несколько часов работа была закончена. У него в руках был не клинок, а нечто среднее между стилетом и шилом. Грубое, уродливое, но очень острое. Оружие убийцы, сделанное из обломка. Идеально для него.
На рассвете он отправился к «почтовому ящику». Он нёс не отчёт, а вызов. На крошечном клочке бумаги он вывел всего несколько иероглифов: «Есть срочные данные. Не могу ждать. Встреча у старого святилища в горах, полночь. Опасно.»
Он не подписался. Вместо подписи он нарисовал тот самый сломанный наконечник стрелы — знак своего провала, который теперь стал знаком его бунта.
Он сунул записку в расщелину и отступил на шаг. Рубикон был перейдён. Он объявил войну своей собственной семье.
Возвращаясь в замок, он почувствовал странную лёгкость. Принятие неминуемой гибели было освобождающим. Он шёл по двору, и его взгляд упал на Кэнту. Тот с кем-то спорил о чём-то, громко смеясь и размахивая руками. Жизнь, льющаяся через край.
Дзюнъэй остановился и просто смотрел на него. Он защищал это. Этот смех. Эту глупую, беззаботную жизнь. И ради этого он был готов стать изгоем. Предателем. Убийцей.
Его лицо в последний раз за долгое время было спокойным. Не маска писца. Не тень ниндзя. А холодная, отточенная ярость загнанного в угол зверя, который решил умереть, но унести с собой как можно больше врагов.
Он повернулся и пошёл готовиться. У него был всего один день, чтобы превратиться из добычи в хищника. И он не собирался его тратить впустую.
* * *
Старое святилище в горах было идеальным местом для засады и ужасным местом для встречи. Заброшенное, полуразрушенное, оно стояло в полной тишине, нарушаемой лишь завыванием ветра в щелях стен. Луна, прячась за рваными облаками, бросала на землю неровные пятна света.
Дзюнъэй пришёл за два часа. Он проверил каждый угол, каждую тень. Он заложил капканы из почти невидимых верёвок на