— RAKOM позволяет вам… — и дальше последовала длинная, глубоко двусмысленная фраза про «контролировать движение и осуществлять произвольную манипуляцию объектом».
Всё это мгновенно проскочило в голове изрядно изголодавшегося лётчика, который сейчас с удовольствием разглядывал аккуратный, аппетитно выпуклый зад Елены Станиславовны, маячивший в тридцати сантиметрах перед его глазами. Та стояла к нему кормой, нагнувшись над своим чемоданом, и тонкая юбка плотно обтягивала интереснейшие формы, а кружевные панталончики очень даже заметно просвечивали сквозь ткань, словно издеваясь над самоконтролем геройского лётчика, буквально требуя — давай, хрена ли ты мнёшься, не тупи!
— А как у них с кухней? — продолжала она, развернувшись и будто ничего не заметив. — Я слышала, у испанцев есть что-то вроде нашей ухи, только с… как вы это называете… с ракушками и другими разными… морскими животными?
— Паэлья, — ответил он, и сам не понял, почему сказал это тихо, почти шёпотом.
Далее выяснилось, что разнесчастная Елена Станиславовна… — Лёша! Просто Елена — супруга одного весьма видного партийного товарища из одесского обкома, который в данный момент, по её словам, «погряз в совещаниях», «ездит исключительно по службе» и «развёл целый секретариат». Сама же она «по воле судьбы» отправилась в Крым на курорт, где, как выяснилось, в санатории совершенно не было мужчин!
— Представляете, — с изрядной досадой рассказывала она, поправляя локон, — одни дамы! Иные бедняжки уезжают из Крыма совершенно не отдохнувшими…
Теперь же, закончив все положенные оздоровительные процедуры, она спешила в столицу — «по известным делам». Билетов, разумеется, уже «и близко не было», но администраторы железной дороги нашли для неё единственно возможный вариант — место в купе с флотским лётчиком.
— Впрочем, — добавила она с едва заметной улыбкой, — у них там, на дороге, свои приоритеты.
И, судя по её тону, она была вовсе не против того, как эти их приоритеты сработали на этот раз.
Она тихо рассмеялась, снова дунула вверх, поправить чёлку, но из-под неё на него всё равно смотрели глаза с тем самым блеском, который опытный человек узнаёт сразу. Лёха поймал себя на мысли, что разговор всё больше превращается в танец — шаг вперёд, полшага в сторону, лёгкое касание…
Проводник, принесший кипяток, не удержался от того, чтобы не задержаться у двери — сцена в купе была уж слишком живописной и при этом на редкость целомудренной. Лёха и мадам, надувшись, сидели друг напротив друга, степенно пили чай, будто изображали картинку из советского плаката Наркомата путей сообщения про культурных пассажиров.
На вопрос проводника о дорогах в Испании Лёха с приколами рассказал свою эпопею с железнодорожным сообщением Лерида — Барселона. Проводник вскинул брови и с негодованием заявил:
— Безобразие! Разве так делают революцию! У нас, между прочим, поезда ходят так, что часы сверять можно! Опаздывающих уже всех просто расстреляли! — осуждающе покачал головой и исчез за дверью, плотно притворив её, оставив купе в мягком полумраке лампы и в звуках мерного стука колёс.
Лёха передал вазочку с сахаром и поставил её перед соседкой, рядом с подстаканником, и тут её пальцы на миг коснулись его руки. Движение — невинное, но вполне достаточно, чтобы кровь молодого человека прилила к вискам.
Сама же Ленка, как окрестил её Лёха, с огромным любопытством расспрашивала его про Испанию: про кухню, про города, про то, чем дышат улицы Мадрида и как пахнет утренний воздух над аэродромом. Лёха отвечал не спеша, стараясь держаться в рамках приличий, но мадам имела редкое умение задавать вопросы так, что, отвечая, начинал говорить больше, чем хотел.
— А у них, в Испании, — она слегка подалась вперёд, облизав губы и положив декольте на столик, — женщины… ну… как сказать… горячие? — и, прищурившись, улыбнулась так, что у Лёхи на миг пересохло в горле.
Он сделал вид, что занят стаканом с подстаканником, выигрывая пару секунд, и отшутился:
— Там жара, Елена Станиславовна, так что они все горячие. Даже старушки пылают.
Она согласно кивнула, отпила глоток чая, облизала губы и словно между прочим заметила:
— Просто Елена. Знаете, Алексей, мне кажется, нам будет исключительно интересно провести эту ночь в дороге. А сувениры у вас есть какие-то, особенные, из Испании? Не покажете?
Лёха хмыкнул, решившись, сунул руку в боковой карман своего потерявшего форму кожаного саквояжа и извлёк оттуда длинную, узкую картонную коробочку в кремово-золотой обёртке. На крышке красовалась надпись, которую любой современный читатель из XXI века моментально бы узнал: чёткие контрастные чёрные буквы «Durex», а ниже — London Rubber Company.
— Вот смотрите, Леночка, — растягивая гласные, произнёс наш ловелас, вертя пачку на ладони, — вот это у них называется «достижения цивилизации».
Надпись на английском аккуратным шрифтом предупреждала об «особой надёжности» и «полном комфорте».
Ленка приподняла свою выдающуюся попку с дивана, подалась вперёд, аккуратно взяла в лапки коробочку, словно великую ценность. Пальцы с вишнёво-красным маникюром ловко скользнули по гладкому картону, и она прочитала название по слогам, будто пробуя его вкус на своём языке:
— Ду-рекс…
Прижав находку к своей немаленькой груди, она наклонилась к Лёхе так, что вырез платья уже совсем перестал что-либо скрывать. Ярко-вишнёвые губки дрогнули, и в полутьме купе её голос зазвучал ещё тише, почти шёпотом:
— Алексей… — она сделала короткую паузу, её губы замерли в паре сантиметров от его, и, глядя ему прямо в глаза, произнесла: — А вы уверены… что двенадцати штук нам хватит на двое суток до Москвы?
Поезд качнуло, за окном тьма слилась в сплошную ленту, а в купе стало как-то особенно тесно. Софтваре из будущего «RAKOM» тут же приступил к немедленной инсталляции.
К утру Лёха посмотрел на Ленку, получившую полный пакет обновлений, включая весь расширенный функционал и улучшенный интерфейс, и теперь в изнеможении свернувшуюся клубочком и счастливо сопящую на соседнем диване. Он, хмыкнув, пошутил сам над собой:
— Попытка ограничиться демо-версией полностью провалилась, случайно активировалась подписка, вшитая в ядро.
И, глядя на мирно сопящего «пользователя», он поржал — патчи встали без ошибок, все двенадцать раз подряд.
Декабрь 1937 года. Народный Комиссариат Обороны,Хамовническая набережная, город Москва.
Лёха, нагруженный очередной бумажной повинностью, нёсся по извилистым коридорам Наркомата обороны, где стены дышали прокуренной казёнщиной, а лампы под потолком моргали ему, словно сочувствуя молодому организму.
И тут, вынырнув из-за очередного угла, он влетел в кого-то всем корпусом. Удар был