Хватов с новым стрелком спокойно курили и переговаривались вполголоса. Китайцы без всякой суеты пихали свои стрёмные мешки в бомболюк, словно грузили картошку.
— Хрен вам по всей морде! — сквозь зубы выдал наш герой.
Глава 20
Пи-Сянь. Будь он не ладен!
Март 1938 года. Передовой аэродром совместного базирования японской армии и флота около города Писянь .
Садаки Акамацу, всё ещё младший лейтенант флота Его Императорского Величества, угодил прямиком на сухопутный фронт! В Шанхае ему долго задержаться не пришлось. В первый же день после прибытия кружка тёплая мутного пива, выпитая поверх предыдущих возлияний не смогла мирно улечься среди своих товарок и Садаки вывернуло. И надо же такому случиться прямо на китель какого-то унылого хмыря из штаба!
— Подумаешь, какие мы нервные! — высказался Акамацу, пытаясь стереть следы своей жизнедеятельности с орущего штабного.
Вонюченький морячок, к несчастью Акамацу, оказался приблатнённым уродцем из местного штаба. Утром Садаки выслушал сухое резюме собственного будущего и отбыл в составе сборной группы 15-го кокутая в самую дальнюю часть сухопутного фронта. Гроза и гордость морской авиации прибыл туда, где палуб не бывает по определению.
Пунктом назначения оказался… Писянь. Само имя звучало как плевок. Да, да! Пи-Сянь!
Самое красивое в этом городе — хотя какой, к чёрту, город, замызганная деревня — это и было звучное название. Несколько немощёные улочки, с десяток кабаков, одна утоптанная площадь, где пыль стелется как ковёр. А вокруг — куры, овцы, повалившиеся заборы, разномастные халупы да стойкая тоска по нормальной выпивке и терпкий шёпот опиума. И главное — почти полное отсутствие проституток!
Садаки, ностальгируя по бурной молодости, ухитрился-таки очаровать одну, как ему казалось, молоденькую китаянку — просто взял и затащил её в своё бамбуковое жилище с крышей из бурых черепиц. Утром же, распахнув дверь во двор, он оцепенел от увиденного. У стены, аккуратно в ряд, сидели четверо её детей, глядели на него круглыми грустными глазами и терпеливо ждали, когда она освободится от выполнения своих обязанностей. Его будто подбросило внутренним толчком. Он выгнал тётку на улицу и тихо прикрыл дверь, опёрся лбом о косяк и выдохнул через зубы. Позор на мою бритую голову! Пи-Сянь, ты победил!
— Пи-Сянь, будь ты неладен, — буркнул Акамацу, стараясь сохранить равновесие и не наеб… упасть перед коротким строем таких же как он военно-морских залётчиков.
Он усмехнулся и сглотнул остаток жжения во рту. Голова гудела, но мир уже перестал раскачиваться и держался изрядно ровнее. На стоянке блестел его самолёт — флотский А5М, тип девяносто шестой. Пузатый капот, неубирающиеся копыта, два пулемёта на борту и открытая кабина. Техник молча протирал фонарь, не спрашивая ни про запах, ни про опоздание у своего лётчика. Все всё и так знали.
Первое, что сделали лётчики, так это сняли рации. Настроить их нормально не получалось, а треск и шум только мешал в воздухе. Истребители стояли на солнцепёке, облегчённые на двадцать с лишнем килограммов бесполезного железа.
— Садаки-сан, — сказал первый голос где-то в районе затылка, — у тебя сегодня свободная охота, а ты до сих пор пахнешь кабаком и этой престарелой любительницей!
— Отцепись! Это запах победы, — нервно и пафосно отозвался второй голос внутри черепа. — Дадим небу немного перца.
Его ведомый уже сидел в кабине в готовности рулить к старту. Он коротко привстал и кивнул. Сегодня они летели в патруль над китайской территорией вдвоём. Самолет их третьего списали после вчерашней встречи с русскими, дыр в самолете стало больше чем в дуршлаге. Их командир пробурчал что-то про строй из трёх самолетов, но махнул рукой — лишь бы они были в воздухе.
— Держись правее и выше, — показал ведомому руками Акамацу. — Смотри за хвостом.
Ведомый снова привстал и снова поклонился. Будем надеяться он что-то понял, подумал Садаки, ни сил ни желания вылезать и идти общаться у него не было.
Он подал дроссель газа вперёд — истребитель качнул хвостом, взревел мотором и пополз по лётному полю, всё быстрее разгоняясь, и наконец легко оторвался от пыльной полосы. Аэродром кончился, деревня осталась сбоку, вместе с кривой вывеской кабака, где вчера так не во время закончились обе радости жизни. Акамацу прибрал газ, снова выругался про тех, кто придумал послать их в этот Китай.
Впереди над равниной, росла свинцовая стена. Грозовой фронт тянулся на десятки километров, верхушки облаков рвались в синюю высоту, под ними висела серая равнина. Хорошее место, чтобы раствориться, плохое — чтобы летать. Акамацу плавно повёл машину в набор высоты, словно образцовый пилот.
— Ты сегодня что-то совсем не герой, Садаки-сан, — расстроено вздохнул первый голос внутри черепа. — Ты сегодня жеваная мочалка из общественной бани. Хи-хи. Из женской китайской бани.
— Заткнись! Сейчас найдем кого-нибудь, — мрачно ответил второй голос.
Садаки Акамацу качнул рукоятку и развернул A5M в сторону тёмной стены и неожиданно улыбнулся. Весь этот Писянь остался позади, девки исчезли, сакэ выдохлось — но небо никуда не делось.
Март 1938 года. Аэродром около города Яньань, основной базы китайских коммунистов.
Перед самым вылетом к Лёхе подошёл невысокий китайский товарищ с щегольскими усами:
— Сто двадцать девятая дивизия Восьмой армии. Комиссар Дэн.
— Сяопин, — вырвалось у нашего попаданца.
Такое автоматически всплывшее воспоминание ввергло китайского товарища в совершенный ступор.
— Вы меня знаете? — осторожно спросил он.
— Кто ж не знает старикашку Дэна… — ляпнул Лёха и понял, что несёт его куда-то не туда. — То есть… рад знакомству, товарищ комиссар.
Сильно впечатлённый внезапной известностью китаец выложил тугой пакет в промасленной ткани, перетянутый суровой ниткой, с красной печатью и иероглифами адреса в Ханькоу, и попросил передать товарищам.
А затем вложил в руку Лёхи мягкий свёрток, перетянутый бечёвкой. Лёха развернул его на пару сантиметров, увидел знакомую желтоватую лепёшку и мысленно присел на корточки.
— Да вы что, не надо, это не моё! — выдохнул он, пытаясь отпихнуть свёрток. Подстава! Забилось в мозгу.
Попутно Лёха завертел башкой по сторонам, выискивая, где тут засели менты, готовые принять идиота с уликами в кармане на уверенную отсидку.
— Это в знак благодарности за доставку, — сбитый происходящим с толку китаец пытался впихнуть свой маленький подарочек обратно.
Мысли попаданца дёрнулись сами, чёрт, здесь же Яньань.
— Охренеть можно, — только и сумел произнести он.
Лёха хмыкнул, стянул перчатку,