Сера кивнула, и они начали медленно отступать от окна. Но в тот момент, когда они почти достигли безопасного укрытия за контейнерами, Элиас заметил движение в глубине лаборатории. Дверь открылась, и в помещение вошла ещё одна фигура – мужчина, чьё лицо было частично скрыто хирургической маской, но чью походку Элиас узнал мгновенно.
– Марсель, – выдохнул он, чувствуя, как земля уходит из-под ног. – Марсель Торн.
Сера резко повернулась к нему, её глаза расширились от шока.
– Ты уверен?
– Абсолютно, – ответил Элиас, его голос был холоден от предательства. – Я знаю эту походку, эти жесты. Это Марсель. И он работает с Мойрой.
Они не успели обсудить это открытие, потому что в следующий момент по периметру здания включились прожекторы, заливая территорию ярким светом. Громкоговоритель ожил, и голос Мойры Девлин, искажённый электроникой, но всё равно узнаваемый, разнёсся по промышленной зоне:
"Элиас, я знаю, что ты здесь. Ты всегда был предсказуем в своём упрямстве. Входите, оба. Нет смысла прятаться. Нам есть о чём поговорить."
Элиас и Сера обменялись быстрыми взглядами. Ловушка захлопнулась. Бежать не имело смысла – территория наверняка окружена, а системы безопасности Мойры всегда были на шаг впереди конкурентов.
– Что будем делать? – шепотом спросила Сера.
Элиас глубоко вдохнул, принимая решение.
– Войдём, – сказал он. – Но сначала…
Он быстро активировал коммуникатор, отправляя зашифрованный сигнал тревоги на устройство Окафор с координатами их местоположения и кодовой фразой, означающей максимальный уровень угрозы.
– Окафор получит сигнал и отреагирует, – объяснил он. – Но ей понадобится время, чтобы организовать штурмовую группу. Нам нужно продержаться и собрать как можно больше информации до её прибытия.
– Понятно, – кивнула Сера. – Мы принимаем приглашение и пытаемся узнать, что они планируют.
Элиас кивнул, и они вышли из укрытия, подняв руки в знак того, что не представляют угрозы. Боковая дверь здания открылась, и двое охранников жестом пригласили их войти.
Внутри лаборатория оказалась ещё более впечатляющей, чем выглядела через окно. Передовое оборудование для нейроинтерфейса, капсулы жизнеобеспечения, голографические дисплеи, показывающие сложные нейронные паттерны и структуры памяти. Всё на несколько поколений впереди того, что имелось в распоряжении официальной науки.
Мойра Девлин стояла в центре лаборатории, окружённая своими техниками. Она почти не изменилась со времени их последней встречи – та же безупречная осанка, те же проницательные глаза, тот же лёгкий намёк на улыбку, которая никогда не достигала этих глаз. Рядом с ней стоял Марсель Торн, уже без маски, его лицо выражало сложную смесь эмоций – вину, решимость, что-то похожее на сожаление.
– Элиас, – произнесла Мойра с интонацией, напоминающей материнскую гордость. – Ты выглядишь хорошо. Процедура интеграции памяти, очевидно, была успешной. И доктор Ким, – она перевела взгляд на Серу, – ваша работа с детектором имплантированных воспоминаний впечатляет, хотя и создаёт определённые сложности для нашего проекта.
– Что всё это значит, Мойра? – спросил Элиас, игнорируя её псевдо-приветливый тон. – Ты инсценировала свою смерть, чтобы продолжить эксперименты? Снова пытаешься играть в бога с человеческим сознанием?
Мойра слегка покачала головой, словно разочарованная его упрощённой интерпретацией.
– Я никогда не "играла в бога", Элиас, – спокойно ответила она. – Я работаю над эволюцией человеческого сознания, над освобождением его от случайностей генетики и травматичного опыта. То, что ты называешь манипуляцией, я называю целенаправленным развитием.
– Ты манипулируешь людьми без их согласия, – возразил Элиас. – Изменяешь их личности, их воспоминания, их сущность. Это не эволюция, это тирания.
– Элиас, – внезапно вмешался Марсель, делая шаг вперёд. – Ты должен выслушать. То, что мы делаем здесь, отличается от прежних методов Коллектива. Мы нашли способ интегрировать искусственные воспоминания без подавления оригинальной личности. Это больше похоже на твою собственную процедуру интеграции, но усовершенствованную.
Элиас перевёл взгляд на своего бывшего наставника, чувствуя, как горечь предательства смешивается с недоверием.
– И ты помогаешь ей, – сказал он. – После всего, что ты видел, после всех жертв Коллектива, ты снова с ней.
– Я здесь, потому что верю в потенциал этой технологии, – ответил Марсель. – Не в контроль или манипуляцию, а в исцеление. То, что мы разрабатываем, может помочь миллионам людей с ПТСР, с болезнью Альцгеймера, с неизлечимыми психологическими травмами.
– Тогда почему вся эта секретность? – спросила Сера. – Почему не работать открыто, под надзором этических комитетов и регуляторных органов?
– Потому что мир ещё не готов, – ответила Мойра. – После разоблачения Коллектива любые исследования в области модификации памяти рассматриваются с патологическим подозрением. Регуляторные ограничения настолько строги, что делают невозможным реальный прогресс.
Она подошла к одному из дисплеев, показывающих сложные нейронные структуры.
– Взгляни на это, Элиас, – сказала она, указывая на дисплей. – "Мнемозин-Гамма" не стирает или заменяет существующие воспоминания. Она интегрирует новые нейронные пути, усиливает положительные эмоциональные связи, минимизирует воздействие травматичного опыта. Это как твоя собственная терапия интеграции, но на молекулярном уровне.
Элиас подошёл к дисплею, его научное любопытство временно пересилило подозрения. Он изучал структуры, признавая их элегантность и потенциал.
– Даже если это работает так, как ты говоришь, – медленно произнёс он, – это всё равно вмешательство в самую сущность личности без полного понимания долгосрочных последствий. И я не верю, что ты планируешь использовать эту технологию исключительно для терапевтических целей.
Мойра улыбнулась, и в этой улыбке было что-то от уважения.
– Всегда проницательный, – сказала она. – Да, "Мнемозин-Гамма" имеет потенциал за пределами простой терапии. Она может стать ключом к следующему этапу человеческой эволюции – сознанию, свободному от ограничений биологии, способному к интеграции не только личных воспоминаний, но и коллективного опыта.
– Коллективное сознание, – прошептала Сера, осознавая масштаб амбиций Мойры. – Ты хочешь объединить человеческие разумы.
– Не объединить, а синхронизировать, – поправила Мойра. – Создать сеть сознаний, где опыт и знания могут передаваться напрямую, без искажений языка или культурных барьеров. Представь мир, где понимание другого человека не требует слов, где эмпатия не абстрактное понятие, а прямой опыт.
Элиас покачал головой, чувствуя, как его начальное отторжение смешивается с невольным восхищением масштабом видения Мойры и одновременно с ужасом от потенциальных последствий.
– Это звучит красиво, – сказал он. – Но кто решает, какие воспоминания и опыт будут интегрированы? Кто контролирует процесс? Ты? Коллектив? Какая-то новая организация, которую ты создала?
– Процесс будет саморегулирующимся, – ответил Марсель. – Технология разрабатывается так, чтобы индивидуальность сохранялась, а интеграция происходила естественно, на основе резонанса эмоциональных паттернов.
– Но кто-то должен запустить процесс, – настаивал Элиас. – Кто-то должен установить исходные параметры, определить, что считается "позитивным" опытом, достойным распространения, а что – нет. И этот кто-то будет иметь беспрецедентную власть над сознанием других людей.
Мойра и Марсель обменялись взглядами, и Элиас понял, что попал в