– Корабли вышли в море, и один маленький, но очень гордый кораблик…
P.S.
Прав был Володя Напханюк, хочешь служить – академия нужна. Помимо новых знаний и новых возможностей она принесла новые знакомства, новый круг общения и сделала серьезную прививку внутренней уверенностью.
Теперь это ВУНЦ. Ничего не поделаешь, живем в стране неудачных аббревиатур. ЕГРЮЛ, ГИБДД, ИФНС, ОКВЭД, МУДОД, ГБУЗ МО МОГВВ… С этими-то бог с ними, а вот флот жалко.
Раньше слушатели ходили на занятия в академию, теперь ходят в ВУНЦ. Бррр, звучит как ругательство, но, черт возьми, естественно как-то. «Пошел ты в ВУНЦ», «ВУНЦ тебе, а не отпуск», «Ни ВУНЦа не получишь», «Ну вы и ВУНЦаки»…
А еще это похоже на армянскую фамилию.
ВУНЦ – проще расшифровать рукопись Войнича. Да, прав был капитан Врунгель – «Как вы яхту назовете, так она и поплывет!»
Рассказы
Артист
Для хороших актеров нет дурных ролей.
Невыносимо тянулась осень 1977 года, мерзкая погода обволакивала безнадегой и впрямую влияла на характер жителей культурной столицы. Колька Давыдкин перешел на второй курс, жизнь потихоньку утрясалась. Таскать хлеб с камбуза он уже перестал, но постоянное чувство голода окончательно не прошло, зато испуг пропал, и молодому организму неудержимо хотелось праздника. А как известно, если очень хочется, то можно, правда, не всем и не везде.
И он таки настал, и не просто праздник, а юбилей! Серые будни накрыло шестидесятилетием Великой Октябрьской социалистической революции. Это тебе не какой-нибудь Первомай или Восьмое марта, это, можно сказать, почти что Новый год, и не отмечать его, не ликовать всенародно мог только явный враг, стиляга или какая диссидентская сволочь.
Чем это грозило курсанту? Сначала погонят на Дворцовую площадь на парад, какой праздник без военных, потом выставят в оцепление, чтоб счастливый, с утра поддавший народ с портретами вождей раньше времени не разбежался с демонстрации. А вечером обеспечение салюта, чтоб очумевший от счастья и выпитого представитель народных масс с криком «Да здравствует Великая…» не чебурахнулся с моста в Неву. Все как всегда – кому праздник, а кому – понедельник.
В Ленинграде к празднованию готовились особо, как-никак город Ленина, колыбель революции. Приближение годовщины чувствовалось во всем. Оживилась общественная жизнь – зачастили собрания, повышались обязательства, подводились итоги, в зале Революции крутили фильмы про Ильича, а преподаватель истории партии, капитан I ранга с говорящей фамилией Октябрьский начал картавить.
Бывало, выглянет из кабинета замначальника факультета по политчасти да и тормознет пробегающего курсанта.
– Ну что, сынок, чуешь?
– Так точно, товарищ капитан I ранга, чую, приближается!
– Орел! Свободен.
И провожал его долгим, полным морального удовлетворения взглядом. Достойная смена подрастает.
За пару недель до торжеств, на утреннем построении, после осмотра внешнего вида командир роты сделал неожиданное объявление:
– Товарищи курсанты, командованием училища нам доверена огромная честь. Мы должны выделить один взвод на массовку в концерт, посвященный великому празднику. Добровольцы есть?
Вся рота на едином выдохе сделала шаг вперед – ать, два – и замерла.
Командир растерялся.
– Знал я, что вы артисты, но чтоб… Командиры взводов, ко мне! Будем тянуть спички.
Повезло третьему взводу. Вечером следующего дня за ними пришел автобус, и не скотовоз какой-нибудь, а «Икарус» со шторками, видать, под такое дело «Интурист» раскулачили. Шумная ватага рассаживалась по местам, неопределенного возраста дама в расстегнутом пальто, с микрофоном в руках, серьезным декольте и не менее серьезной грудью пыталась завладеть вниманием. Ей это удалось, курсантики угомонились, взгляды их были прикованы к верхней трети туловища дамочки, они коллективно фантазировали. Ее объяснения, куда и зачем их везут, никого не интересовали. Ее вообще не слушали, у них было дело.
Доехали быстро, минут за пятнадцать, а чего там – с Большого проспекта Васильевского острова на Кадетскую линию, с нее на Тучков мост, и вот он, пункт назначения. Справа, на углу Большого проспекта Петроградской стороны и проспекта Добролюбова, огромной бетонно-стеклянной шайбой вздымался спортивно-концертный комплекс «Юбилейный».
Проводить праздничный концерт планировали на главной арене, а это тебе не хухры-мухры, это под две тысячи квадратных метров площади и вместимость под семь тысяч человек. А в том, что свободных мест не будет, сомневаться не приходилось.
Строй из двадцати шести человек протопал через центральный вход и тут же попал под влияние какого-то молодого нестриженого балбеса с мегафоном в руках.
– Товарищи, все за мной, не отставайте!
Они прошли мимо гардероба и свернули в проход под трибунами. На арену вышел уже не строй, а группа таращащихся во все стороны растерянных людей. Это было вавилонское столпотворение, людской муравейник. Кругом сновали люди, местные начальники, перекрикивая друг друга, отдавали распоряжения, с шумом и грохотом устанавливали аппаратуру. Патлатый поднял мегафон и скомандовал:
– Стойте здесь, не расходитесь!
Общее впечатление выразил старшина I статьи Артюхов:
– Совсем они тут на гражданке охренели.
Рабочие сцены закончили укладывать на лед резиновые маты и начали растягивать поверх ковролин. Патлатый вернулся не один, с ним были яркая брюнетка лет тридцати и старый невыразительный замухрыга. Молодой человек наконец представился:
– Товарищи, я третий помощник режиссера, зовут меня Илья. А это артистка ТЮЗа Пиндюкова Тамара и заслуженный артист РСФСР Борис Эпштейн из БДТ. Они будут играть командира и комиссаршу. Вы вместе с ними будете брать Зимний, и этой грандиозной постановкой мы откроем праздничное представление.
На юбилей были брошены лучшие творческие силы Ленинграда.
Артюхов обдумывал ситуацию и никак не мог найти место в табеле о рангах для третьего помощника режиссера. По его разумению выходило, что это даже не командир отделения, и он дал понять, что дел с этим Ильей иметь не будет.
– А где режиссер? С кем мне здесь общаться?
Илья не обиделся:
– Режиссером назначен сам товарищ Толстопятов. Не беспокойтесь, всю черновую работу мы с вами сделаем, а Георгий Александрович появится на генеральной репетиции.
Началась работа. Критично оглядев стилизованную баррикаду, третий помощник режиссера дал команду рабочим все переделать. Получилось еще хуже, но ему понравилось. В творческом угаре, на горящем глазу он расставлял массовку на этой куче мусора и объяснял, кто в какой позе должен замереть. На переднем плане сидела придавленная горем комиссарша, Эпштейн изображал смертельно подстреленного командира. Он