Свернув в боковой коридор, я ткнула кнопку вызова лифта и стала ждать. В полутьме, четко выделяясь среди орнаментов соседских дверей, виднелась моя ящерица с закругленным хвостом и большим, поблескивающим в темноте янтарным глазом на месте, где должен был располагаться дверной глазок.
Глаз ящерицы взирал с этого ракурса в подъезд и словно следил за неуловимыми движениями внутри него.
По периметру двери тянулись сделанные зеленоватой мерцающей краской дорожки узоров. Они сплетались, густели и медленно перетекали к намалеванной на стене перевернутой цифре шесть, обозначающей этаж.
У цифры, явно изображенной наспех, имелись внизу жирноватые закостенелые потеки, кем-то осторожно обведенные и выровненные по краям красной краской, на манер капель крови. Так что получилось достаточно жутко.
Сквозь потолки и стены смутно доносились отголоски шума и разговоров, среди которых особенно громко различался один – на высоких, пронзительных женских тонах.
Откуда-то слышались тяжелые шаркающие шаги, хлопанье двери (причем, по источнику звука, одной и той же) и цокот фарфоровой посуды. Никак у соседки с нижнего этажа опять половина подъезда на посиделки собралась. Была у нас тут одна такая… писательница.
Есть люди, которые пишут, – я ничего против этого не имею…
Есть не-люди, которые тоже это делают, – здесь опять-таки ничего необычного…
Но если обычно в текстах воплощали мечты о других мирах и феях, то соседка строчила о самих людях, об их самонадеянной, самоотверженной и самоубийственной любви и о какой-то странной, придуманной ею же безвыходной тоске, из которой герои освобождались, только шагнув с вершины обрыва или крепостной башни.
И может быть, это еще и ничего страшного… Но!
Ее сны раньше часто разгуливали ночами по подъезду, пугая своим странным, полупрозрачным и немного неживым видом зазевавшихся жильцов. Однажды и ко мне ввалились: страстно целующаяся, кружащая прямо в воздухе голубоватая, словно сотканная из тумана парочка просочилась сквозь внешнюю стену как раз в тот момент, когда я лежала в ванне.
Напрочь игнорируя мое присутствие, полураздетые влюбленные томно и стремительно, как в том странном фильме, где раздевание друг друга больше похоже на танец, промельтешили мимо стеллажей с книгами за ближайшую дверь, оставив меня в недоумении, да и вообще вне внимания. Этого я уже вытерпеть не могла.
Не став дожидаться развития событий, я схватила со стиральной машины халат и, как была, провалилась сквозь пол, спугнув ненароком тихую соседку с нижнего этажа.
Я пронеслась через лестничную клетку, оставив вновь обретшими материальность пятками мокрые следы на полу, и, наплевав на всякие приличия, прошла сквозь запертую дверь и вылила кувшин холодной воды на голову уснувшей в куче нетленок фантазерше.
С тех пор ни меня, никого более из подъезда чужие сны не беспокоили, а отъявленная писательница при встрече глядела в мою сторону волком, хотя лично мне было без разницы. Странная и склочная особа, в общем…
Гул и вой лифтовой шахты усилились, и отчетливо начало слышаться дребезжание и проскальзывание старых тросов в пазах.
Когда лифт наконец-то дополз до нужного этажа, я скользнула внутрь темной кабины. Дверцы захлопнулись.
Переведя наконец дыхание, я ткнула кнопки. Кабина дернулась и поплыла куда-то вниз, медленно, но верно наращивая темп. Сквозь щель между створками мелькали перекрытия этажей. Шесть, пять, четыре, три… Я не успела досчитать, потому что пол под ногами снова неожиданно дернулся и лифт прекратил движение.
Двери кабины с хрупом дернулись и разъехались, выпустив меня… в обыкновенный подъезд.
Глава 2
Парадная нашего дома с первого взгляда казалась совсем обычной: небольшая площадка перед лифтами, от нее ведет вниз деревянная лестница, на стенах – подвешенные рядками голубые почтовые ящики с кипами газет, хвостики объявлений, трепещущие при колебаниях воздуха.
В расписанной под гжель настенной плитке матово отражались проникающие с улицы стылые лучи света. В прозрачном окне неподвижно стояла сероватая, похожая на предрассветную пелена. Сквозь нее неотчетливо просвечивали ветви деревьев.
На этажах двигались даже двери и надписи на них. Здесь же не двигалось ничего, будто замерло на целую вечность в глухом ожидании.
Пройдя по замшелой ковровой дорожке, я распахнула тяжелую наружную дверь.
Прохладный воздух перед подъездом отдавал отчетливым запахом топких болот и какой-то особенной хвойной свежестью, застрявшей в каждом клочке пространства. Здесь, перед ступеньками подъездов, рядком вытянувшихся вдоль всего фасада, среди заросших сорняками клумб, под кустарниками и сильно клонившейся к земле плакучей березой, все еще была привычная, знакомая зона. Сквозь погнутые вентиляционные окошки слышались обыденные домовые звуки и суета подземных обитателей.
Напротив – за узкой проезжей дорожкой и тротуаром – раскинулась круглая детская площадка с песочницей и старыми скрипучими качелями в центре.
За нависшими над площадкой деревьями ощущался уже даже не лес – просто одна сплошная густая зеленая листва.
С асфальтированной тропинки просматривался край поликлиники – серого неуютного здания, каким и полагается быть больнице. Под каждым окном висела унылая вертикальная тень и теснились особенно густые наросты зеленой плесени и мха.
Мох жрал и мой дом: стриженые низкорослые газоны, наползающие по панельным стыкам до окон первого этажа, казались издалека наплывами водяной ряски. Буроватая плесень стекала в щели подвальных решеток. Но все же аура у этого здания была получше, чем у всех окружающих.
Тишина Астрала, привычно и без остатка поглощающая шаги, проводила меня до угла. Серый квадратный фасад с прилепившимся крыльцом, окруженный пронзительной лекарственной вонью, повернулся ко мне боком, обнажив широкую сосновую аллею.
Прямо перед входом на аллею, у разбитой клумбы, окаймленной вереницей попадающихся на каждом шагу скамеек, на поляне горел костер. Свернув с уходящей в сторону тропинки, я начала осторожно продвигаться к видневшемуся у кромки леса пламени…
Мне нравилось смотреть, как меняется окружающее пространство, когда делаешь шаг в Астрал, как оно плывет и незаметно осыпается с каждым поднятием век.
Вот на выложенную плиткой каменную дорожку наползает со всех сторон зеленая пелена: медленно крадется, укрывая собой асфальт, землю, хвою, металлические ножки скамеек и разлапистую «вешалку» с цветочными горшками в центре уже покрывшейся мхом клумбы.
Оплывают и сами соседние дома, похожие на прикрепленные к небу плоские картинки. А само небо – будто один сплошной кисель – надвигается все ниже и ниже, пока не схлопывается с белесым туманом над травой.
Голубовато-зеленая, она снова подернулась рябью, стоило только ступить с места, где она лишь покрывала почву и дорогу, на край территории, где под самой травой, казалось, не было ничего – лишь пустота. Вибрация резонирующим гулом передалась по поляне, и только тогда я увидела