Дверца шкафа оказалась открыта, бежевое пальто, убранное вчера, вместе с вешалкой аккуратно лежало на полу. К смятой ткани прилепился слегка подсушенный, но все еще влажный местами кленовый листок на гнутой ножке.
Снова что-то беспокойное шевельнулось в груди, всколыхнулось, волной разбиваясь и опадая в колодце памяти, и на какое-то короткое мгновение даже показалось, будто удалось схватить за хвост ускользающее воспоминание, но мысль снова исчезла.
Канула, как в омут.
Алексей повертел в руках листок, разглядывая его на просвет. И тут в коридоре пронзительно зачирикал дверной звонок…
На пороге стояла девушка, одетая явно не по погоде: в черные джинсы, высокие кожаные сапоги и кожаную куртку нараспашку.
В руке она держала нелепо свернутый мокрый красный зонтик, которым нервно похлопывала себя по ладони, растерянно и немного испуганно улыбаясь Алексею. А он, забыв поздороваться, почему-то пялился только на этот ярко-красный зонтик…
– Алексей? Алексей Тишков? – спросила незнакомка, вся, кажется, оцепенев от волнения.
– Да.
– Здравствуй!..
Он наконец поднял взгляд.
Широко распахнутые глаза выглядели знакомо, как и черные волосы, блестевшие от капелек воды после недавнего дождя.
От нее веяло теплом – таким радостным, таким давно позабытым теплом, внезапно разбудившим внутри что-то очень важное. Таким светом и уютом.
Алексей понял, что это не сон… И что больше он никогда не сможет перестать улыбаться, глядя в эти сияющие яркие глаза.
– Здравствуй… Хема.
Роннат
Фонарщик
Раз, два – все уйдите со двора,
Три, четыре – ночь настала в нашем мире,
Пять, шесть – пришлый хочет всех нас съесть,
Семь, восемь – дань фонарщику относим,
Девять, десять – и во сне мы будем грезить, как чудовищ всех повесить.
Ты фонарщиков люби,
Фонари зажгли они,
Отпугнули тьму и страх,
Взяв железо, свет и прах.
Ты фонарщиков не зли,
Их боятся короли.
Коль запрет нарушишь грозный,
Душу вынет ножик острый.
[196 год эпохи кошмаров, Светодар, 1 декада созвездия Кита Город Огнеклён]
Фонарщик Жаккен с тяжелым вздохом опустился на одно колено и привычным, отточенным движением вонзил нож в грудь лежащей перед ним изнасилованной девушки, надавил на рукоять, провернул, будто вырезал глазок из плохой картофелины, вытащил лезвие, смахнул с него кровь, посмотрел на открытое сердце и покачал головой.
Скверная смерть.
– Я же предупреждал: не выходите на улицу после заката, – пробормотал Жаккен, достал трубку и закурил.
А начинался день хорошо. С первых и до последних лучей солнца люди праздновали начало Светодара. Дети носились по городу, как сорвавшиеся с привязи жеребята. Девушки ходили в цветастых широких юбках и льняных безрукавках, да еще и без женских лент на груди, чтобы ошалевшие от пика весны парни совсем потеряли голову. Взрослые сидели в тавернах да на берегу реки. Чего ее, эту реку, теперь было бояться? Ни одна пришлая тварь и носу не смела высунуть из темных вод. Светодар – счастливое время года перед знойным летом. Восемь декад под покровительством созвездия Кита – награда за пережитые ужасы зимы и Ночи кошмаров. В ясную погоду ходи куда хочешь, даже в лес.
И сегодня молодые с радостью предавались свободе, огрызались в ответ на ворчание стариков, не надевали железные браслеты и сапоги с подкованными каблуками.
Но даже самые отчаянные вернулись домой с наступлением сумерек. Ни одна девка не согласилась посмотреть на звезды в поле, ни один парень на спор не сиганул в черную реку, ни один ребенок не заигрался дотемна.
Еще небо не отпустило день, а Огнеклён затих. Закрылись все двери и окна, засовы встали в пазы, опустились решетки и зажглись фонари. Сначала они вспыхнули кольцом вокруг города, отпугнув подползающие тени, затем осветили улицы, сделав их похожими на горящие стрелы, которые пронзили Огнеклён насквозь. Ветер гонял по пустым переулкам останки праздника: лепестки цветов и бумажные украшения. В окошках загорелись желтые огоньки. Установленные в темных закутках зеркала отражали свет от фонарей, чтобы не оставить пришлым тварям ни единого безопасного местечка. Те бродили под городом, плавали в зловонных сточных водах, пробовали карабкаться по стенкам колодцев и с шипеньем царапали железные полы в подвалах – всё искали хотя бы маленькую брешь. Вдруг градоправитель пожалел денег и не заменил ржавые ворота на новые? Вдруг какой-нибудь стражник поленился и не посыпал железной стружкой дорогу? Или пьяный дурак заснул в темном овраге… Залезть в такого бедолагу для пришлого – все равно что человеку надеть перчатку!
Но в Огнеклёне – одном из самых древних городов Мелководья – был фонарщик. И едва солнце спряталось за горизонтом, Жаккен позвонил в колокол. Сначала один раз. То был сигнал для загулявшихся парочек, чтобы торопились по домам. Затем фонарщик позвонил дважды – чтобы караульные заняли места на городской стене. И наконец три удара ознаменовали наступление ночи, пусть и самой короткой в году.
Жаккен осмотрел город с высоты колокольной башни, убедился, что фонари горят везде, где надо, и спустился в мастерскую. В башмаки словно иголок насыпали: пятки ныли при каждом шаге, напоминая о днях, когда Жаккен передвигался по городу на железных ходулях и вручную зажигал тогда еще масляные фонари. Анатомы так и говорили:
– «Стопа фонарщика» у тебя, Жаккен. Надо резать.
Может, и стоило убрать проклятые костяные наросты, да только Жаккен понимал: едва он оставит свой пост, даже на две декады, ему пришлют замену и обратно уже не пустят. Он был, как говорили, еще не стар, но уже и не молод. В их братии найдутся фонарщики пошустрее да посмекалистее. Огнеклён – уж очень лакомый кусочек: не захолустье какое, до столицы три часа пути, но это и не переполненный клоповник – всего три тысячи человек, и никакую королевскую задницу охранять не надо. И зелени в Огнеклёне хватало, пусть и не так много, как раньше. К тому же город древний, уважаемый, не развалина какая. Даже храм староверский имелся. Но самое главное для фонарщика – форма. Круглый, ровный город весь просматривался. Никаких тебе катакомб, секретных тоннелей, ни одного болота рядышком. Лес и тот редкий, как залысина у Жаккена на макушке. Нет, уступать Огнеклён было нельзя. Тем более теперь, когда фонари вместо фонарщика сами по городу ходили.
Жаккен уселся в