В последнее время Жаккен думал, как сделать фонари прочнее, чтобы стекла не лопались от перегрева или, наоборот, от сильного мороза. Договорился, и из Лаваграда привезли закаленные стеклышки.
Одно Жаккен не пожалел, стукнул молотком для проверки. Ни трещинки, ни царапинки!
– Замечательно! Будешь по городу у меня бегать, а не сидеть на месте, как курица на насесте, – бормотал Жаккен, возясь с инструментами, – и ног тебе сделаю не четыре, а шесть, да поострее. И душу тебе подберу сильную! Сможешь пришлых гонять. Чего уставились? – спросил со смешком Жаккен, глянув на столпившихся у стола фонарей. – Не завидуйте. Посмотрим еще: оправдает себя стекло, тогда и вам всем поменяю. А пока не мешайте! Работы у вас, что ли, нет?
Фонарики разбежались. Глашатай забрался на колокольню, Гонец и Чтец принялись обмениваться новостями: один перемигивался на фонарьем языке с соседними городами, другой записывал всё в толстую тетрадь. Дворник убежал в сад за мастерской – убрать прошлогодние листья под кленом. Дерево уже расцвело, и красные прожилки теперь по ночам светились.
«Для нового фонаря штук сорок-пятьдесят листьев понадобится. Ну, для клена это не велика потеря».
Рядом с Жаккеном остались два фонаря: Страж и Кот. И если первый защищал фонарщика, то второй заменял Жаккену няньку: мог обед приготовить, в мастерской прибрать, ноги, опять же, мазью обработать. Лучше любой бабы справлялся, еще и ласковый был, как кошка, только ни кормить, ни убирать за ним не требовалось.
Души у всех шестерых были разные.
У Глашатая тусклая и тихая, зато чувствительная к любому шороху. Жаккен забрал ее у женщины из дома скорби.
Гонец, наоборот, имел душу очень яркую, ее свет пробивал сквозь любой туман или дождь. Жаккен считал, что поэтому тот парнишка-бард так хорошо пел.
Чтец обладал самой старенькой, медленно угасающей белой искоркой. Эта душа – подарок от пятилетней бездомной девочки.
Дворник был энергичным, ярким и горячим: еще чуть-чуть, и не сгодилась бы такая душа для фонаря. Словно в насмешку, боги сначала поместили ее в сына градоправителя, а потом отняли у мальчишки ноги. Он умолял Жаккена дать ему новые.
Стражу фонарщик душу разыскал на поле боя – сильную и стабильную сущность старого вояки, а Кота подобрал, но не на помойке и даже не в канаве, а на берегу реки – той самой, что обычно наводила ужас на всю местную детвору. Но почему-то юный оруженосец решил, что, только переплыв темные воды, сможет стать бесстрашным. Когда Жаккен выловил изуродованного, объеденного, но еще живого мальца, спасать там было уже некого, одна душа и осталась. Зато в новой компании его никто не обижал: фонари, пусть и такие разные, дружили. Эти души объединяло одно – о них некому было позаботиться, кроме Жаккена. А о том, как они попали в его руки и кем были до смерти, фонари не помнили.
Во дворе что-то громыхнуло. Страж моментально принял боевую стойку – поднял две лапы с лезвиями над головой, а остальные напряг, приготовившись к прыжку. Жаккен нахмурился и вытащил из ящика стола нож.
В мастерскую, чуть подрагивая, ввалился Дворник. Он несколько раз оглянулся и широко открыл дверь, чтобы впустить нарушителя спокойствия.
Не пришлый. Другой гость пожаловал.
С ветки клена слетела ворона и приземлилась перед Жаккеном, скакнула пару раз по полу, оставив черные отпечатки лапок, будто до этого испачкалась в саже. Перья птицы переливались зелеными всполохами, а на голове и клюве виднелась красноватая пыль. Это означало, что ворона только прилетела из вековечного леса, преодолела опасный путь через земли пришлых и теперь, видимо, столкнулась с какой-то проблемой, раз пришла к фонарщику.
«Значит, в Огнеклёне что-то случилось». Жаккен выглянул в окно: Глашатай нервно всматривался в городские огни, словно пытаясь понять, что он упустил, но довольно быстро фонарь виновато покачал головой. «Разве могли пришлые пробраться в освещенный город? Нашли лазейку? А может, пришлые и ни при чем, может, кто-то просто вышел после заката на улицу, несмотря на запрет, и…»
Ворона требовательно каркнула.
Отказывать звездному вестнику было нельзя. Жаккен прогнал лишние размышления. Какая ему, в самом деле, разница, что случилось? Фонарщик взял нож и инструменты: пилу, глазодер, трубку и курево, несколько лезвий, мешок, веревки, – надел кожаные перчатки и фартук, взял с собой Стража и Кота, запер мастерскую и вышел в город.
– Веди, – сказал Жаккен вороне, и та полетела перед ним.
Да начнется охота.
Клены освещали центральные улицы мягким золотисто-красным сиянием. Когда-то давно по ночам в отсутствие огня только под священными деревьями и спасались, а теперь проку от них было немного: глаз порадовать, в теньке летом посидеть да фонаря оживить. Вчера две аллеи вырубили, а еще две Жаккен запретил трогать. Спорить с фонарщиком градоправитель, естественно, не осмелился. Мало кто из людей умел пришлых видеть, а уж души человечьи и вовсе единицам разглядеть удавалось. Кабы видели пришлых, то носу бы из домов даже днем не высовывали. Говорили, поэтому боги дар прозрения не каждому давали, чтобы люди боялись меньше и не сходили с ума от страха. У Жаккена такое объяснение вызывало презрение. Он дивился человеческой глупой логике: пока опасность не видна, то ее как бы и нет. Так большинство горожан себя успокаивало.
«Ну, боги с ними, с дураками: увидят пришлых, когда те перед самым смертельным броском покровы сбросят, мало не покажется. Но кто ж посмел ослушаться фонарщика и вышел из дома ночью?!»
Жаккен пересек аллею и свернул вслед за вороной на Танцевальную улицу: широкую, мощенную после вырубки кленов и ярко освещенную с двух сторон фонарями. При виде хозяина фонари одинаково привстали со своих насестов и кивнули. По ночам они сидели смирно, а днем бегали по крышам, дурачась и играя, как дети. Заметив ворону, фонарики удивленно перемигнулись друг с другом,