Она уже поднималась по лестнице, выглядя взволнованной, но все еще спокойной.
— Что там? — спросила она. Рев толпы теперь был отчетливо слышен даже внутри дома.
Он пожал плечами.
— Не знаю, — сказал он, — но держись подальше от окон.
— Это может быть он? — спросила она. — Флетчер?
— Сомневаюсь, — ответил он. — Не представляю, как он мог поднять толпу. У него здесь нет друзей.
— Тем не менее, — сказала она, — я пойду к нашей пленнице и лично возьму ее под свою опеку. Если нам придется торговаться, я хочу, чтобы она была у меня под рукой.
— Сара, — внезапно сказал он, — уходи через черный ход, сейчас же! Я присмотрю за домом. Если поспешишь, сможешь пересечь поля, прежде чем они доберутся сюда. Возьми с собой старуху Коллинз, она за мужика сойдет.
Она на мгновение с недоумением посмотрела на него.
— Ты останешься здесь? — спросила она. — Зачем?
— Неважно, — сказал он. — Беги, сейчас же!
— Но ты же сказал, что это не он.
— Да, но я не уверен.
— Тогда почему бы нам не бежать обоим?
— Сара, — сказал он, видя, что она играет с ним, даже сейчас. — Я хочу, чтобы ты ушла. Я останусь здесь и займу их. Так они не станут ни за кем гоняться.
— А не безопаснее ли мне будет здесь? — спросила она.
— Нет, — ответил он, — они либо вышибут дверь, либо подожгут дом. Их сотни, а я готовился к одному или двум.
— Но если я убегу, а ты останешься, что будет с тобой?
— Это мое дело, — сказал он, — и мое удовольствие. — Под нарастающий вой толпы он отбросил последние остатки сдержанности. — Я знаю, что ты обо мне думаешь, моя девочка, но ни один мужчина не тронет и волоска на твоей голове, пока жив Сэм Слайм.
— Beau chevalier, sans peur, sans reproche, — сказала она и поцеловала его в щеку. Сэм Слайм не знал французского и на этот раз не смог прочесть выражение ее лица.
— Не насмехайся надо мной, девка, — сердито бросил он. — Просто убирайся, пока можешь.
— Нет, — сказала она, — даже если бы и могла, а я думаю, теперь уже слишком поздно. Я хочу, чтобы ты убил Джейкоба Флетчера, и я хочу это видеть.
— О, Христос! — сказал он, когда раздался звон разбитого стекла. — Поднимайся наверх! — сказал он. — Охраняй свою заложницу, если так надо, но не лезь в это!
Бах! — выстрелил пистолет. Затем еще полдюжины. Люди теперь боялись за свои жизни, и ничто не могло остановить их стрельбу. Он бы и сам приказал им стрелять. Из толпы вырвался яростный вой, и из окон полетело еще больше стекла.
— Иди! — крикнул он и буквально вытолкал ее вверх по лестнице. Она рассмеялась и побежала на чердак.
Сэм метнулся в гостиную, теперь клубившуюся пороховым дымом. Вокруг него люди заряжали и забивали шомполами оружие для следующего залпа. Снаружи улица представляла собой море колышущихся голов и плеч и ревущих глоток. В ночи вспыхивали факелы, и один или два были брошены вперед, чтобы, описав ревущую дугу и оставляя за собой шлейф дыма и искр, с треском удариться о фасад дома. Огонь! Это было излюбленное оружие толпы. Жги, грабь, круши — но никогда не забывай жечь! Слайм сбежал вниз и крикнул своим людям, чтобы они наполнили ведра водой из насоса на кухне, но в тот же миг возникла более непосредственная опасность. Парадная дверь, сдерживавшая толпу, внезапно загудела и треснула, когда что-то нанесло по ней чудовищный удар снаружи.
— Дэнни! Джимми! — крикнул он. — И все остальные! Ко мне, вниз — они вламываются!
Слайм отшвырнул свою драгоценную терновую трость и выхватил тесак, пробуя большим пальцем лезвие двухфутового изогнутого клинка.
Хрясь! Парадная дверь снова содрогнулась. С нее посыпалась пыль и хлопья краски. Хрясь! И тупой конец чего-то черного, покрытого комьями земли, пробил дыру в середине двери. Из толпы донеслось одобрительное «ура», и доски и филенки двери с треском подались внутрь под напором дюжины тел. Люди повалились друг на друга, сражаясь за право прорваться внутрь. Сэм Слайм сжал свой короткий меч и приготовился к бою, а за ним — Дэнни, Джимми и те из его людей, у кого хватило духу.
В гуще толпы, в самых первых рядах, Слайм увидел очень большого человека. Он узнал Джейкоба Флетчера и с твердой решимостью убить его бросился вперед.
Вжавшись в парадную дверь дома № 208 на Мейз-хилл, я мало что видел, но заметил, что, пока основная часть толпы была занята здесь, ее крайние отростки атаковали дома по обе стороны. Похоже, в этом квартале Лондона намечалась веселая ночка.
Затем в толпе произошло завихрение, и дюжина фигур с дикими глазами протиснулась вперед с чугунным фонарным столбом, вырванным с корнем, чтобы служить тараном. В своем рвении они даже не потушили фонарь, который чадил и плевался, подпрыгивая на ходу и разбрызгивая горящее масло на тех, кто находился у фонарного конца железной колонны. Впрочем, им, казалось, было все равно, и они продолжали напирать, а их сюртуки тлели и дымились. Так это тяжеловесное орудие двинулось вперед, раскроив череп какому-то бедолаге, не успевшему вовремя убрать голову. Он рухнул под каблуки двадцати или тридцати человек, сражавшихся у парадной двери дома № 208, втиснувшихся на узкие ступени с перилами, перекинутые через обрыв, ведущий в подвальный этаж и к его окнам.
— РАЗ! — заорали мы, ударив нашим тараном в дверь. ХРЯСЬ! Он вошел как по маслу, снеся дверную ручку, которая отвалилась и покатилась прочь.
— ДВА! — и дверь треснула сверху донизу.
— ТРИ! — и дерево сдалось, разлетевшись в щепки.
Мы тут же прорвались сквозь обломки и осколки, бросив фонарный столб, который с лязгом ударился о каменные ступени, подскочил и сбил с ног людей. Тела хлынули в дверной проем, и я споткнулся о тех, кто упал передо мной. Клянусь святым Георгием! Это было точь-в-точь как одна из жутких осад Веллингтона в Испании в