— О да! — сказал я, весь серьезный и торжественный.
Да хоть против мандинка с Невольничьего берега они могут себя настраивать, мне было все равно.
— Хорошо! — сказал он. — Теперь перейдем к вопросам торговли.
«Ага!» — подумал я и выпрямился.
— Хлопок, сахар и табак, — сказал он, — составляют девять десятых моей торговли по стоимости. Вы осознаете, мистер Флетчер, важность Лондона и Бристоля как рынков сбыта этих товаров?
Я не осознавал. По крайней мере, для янки, но он, очевидно, так считал, поэтому я кивнул.
— Короче говоря, мистер Флетчер, — сказал он, наклонившись ближе и понизив голос, — эта война между нами и британцами… она не может долго длиться, поверьте мне…
— О? — спросил я. — А как насчет французского флота, который вы набиваете пшеницей в Виргинии? Разве вы, янки, не хотели бы продать больше в следующем году?
— Тьфу! — сказал он. — В следующем году у французов может быть хороший урожай, и где мы тогда окажемся? Нет, сэр! Продажа зерна — это сиюминутная возможность, и ее нельзя сравнивать со связями, выкованными торговлей материалами, которые ваша страна не может производить сама: хлопком, сахаром и табаком!
— Мистер Купер, — сказал я, — мне интересно то, что вы говорите, но к чему это ведет?
— Мистер Флетчер, — сказал он, — это ведет к кораблю моего племянника, «Декларейшн оф Индепенденс», который очень скоро выйдет из верфи Эдмунда Харта. Это будет первый военный корабль, поднявший флаг нашей страны со времен Революции. Но это временная мера, сэр! Иностранный корабль, переделанный для нашей службы, в то время как весь Бостон ждет подтверждения, что настоящий американский корабль, «Конститьюшн», будет построен здесь, в Бостоне, — построен, сэр! С самого киля! — Он посмотрел на меня с долларами, блестящими в глазах, и продолжил: — Так вот, некоторые из нас, бостонцев, пытались убедить наше правительство выкупить верфь Харта и сделать ее официальной верфью Военно-морских сил Соединенных Штатов.
Он облизнул губы.
— Если бы они это сделали, сэр, то в этот город потекли бы огромные суммы денег… И Харт со своими покровителями значительно бы преуспели.
— Понимаю, — сказал я.
Очевидно, один из покровителей Харта сидел прямо передо мной и уже предвкушал, как запустит руки в денежные мешки казначейства США.
— Но все это зависит от успеха первого похода «Декларейшн», — сказал он. — Если она будет потеряна, то наш Конгресс может пасть духом и отступить перед огромными расходами на строительство новых военных кораблей.
Он снова посмотрел на меня, сильно взволнованный, и, очевидно, прилагал все силы, чтобы в чем-то меня убедить. Он казался и нервным, что было удивительно.
— Мистер Флетчер… Джейкоб, — сказал он, — вы ведь деловой человек, не так ли? Я не ошибаюсь?
— Вы не ошибаетесь, сэр, — ответил я, стараясь говорить ровно, ибо чувствовал, что скоро мы перейдем к торгу.
— Джейкоб, — сказал он, — что бы вы сказали, если бы я предложил вам полную компенсацию за ваши потери при захвате «Беднал Грин»?
«О радость! О счастливый день!» — подумал я и с трудом сдержал свои чувства, словно пытаясь обуздать взбесившуюся лошадь. Но реакция моя была инстинктивной.
— Я бы сказал, что этого и близко не достаточно! — выпалил я. — А где компенсация за мою боль и раны?
Иезекию, казалось, этот ответ даже успокоил. Он был им доволен, откинулся на спинку стула и ухмыльнулся мне.
— Джейкоб, вы именно тот человек, каким я вас и считал! — сказал он. — Пятьсот серебряных долларов облегчат вашу боль?
Это было слишком просто. В моей голове зазвонили колокола тревоги. Но я продолжал игру.
— Тысяча, — сказал я. — Ни пенни меньше.
— Тысяча, — сказал он, кивая. — Тысяча плюс полная компенсация за ваши потери… при условии, что мы достигнем полного согласия.
«Осторожнее! — подумал я. — Вот оно…»
— Что вы имеете в виду, сэр? — спросил я.
— Джейкоб, — сказал он, — корабль моего племянника полностью оснащен. У него прекрасный состав штурманских офицеров и добровольная команда из отборных жителей Новой Англии. Но ему не хватает одного. — Он снова пристально посмотрел на меня. — Можете угадать, чего именно, Джейкоб?
Я покачал головой. Я был так поглощен ролью делового человека, что все остальное вылетело у меня из головы.
— Ему не хватает офицера с настоящим боевым опытом. Опытного морского офицера, знающего орудия и артиллерийское дело…
— Что? — вскричал я, вскакивая со стула. — Ни за что на свете!
Разочарование было горьким. Все это время я думал, что он впечатлен моими деловыми способностями, а он просто хотел заполучить меня, потому что считал проклятым лейтенантом проклятого Королевского флота!
Это было оскорбление моей гордости, прежде всего.
— Всего доброго, сэр, — сказал я и повернулся, чтобы уйти.
Но дядюшка Иезекия пулей вылетел из-за стола, обогнул его, схватил меня за руку и потащил назад. Он совершенно неверно истолковал мои действия и подумал, что я счел его предложение оскорблением моей чести как британского морского офицера. И он принялся лепетать о чести и родине, и о том, что война не может длиться вечно, и что скоро между королем Георгом и президентом Вашингтоном воцарится любовь и согласие. Видите ли, он решил, что все испортил, и, как это бывает в подобных случаях, так стремился все исправить, что его язык понес его без удержу.
Я узнал, что он и его племянник действительно верили, будто я какой-то артиллерийский волшебник (они одурачили не только Бостон, но и самих себя!). Что ж, я ведь этого никогда и не отрицал, верно? А молодой Купер видел, как я одним выстрелом вывел из строя его погонное орудие. Еще более удивительным был тот факт, что молодой Купер с большим уважением относился к моему мнению во всех вопросах, касающихся кораблей и моря. Вот почему он таскал меня по верфи и по всему своему драгоценному кораблю — у этого салаги даже был блокнот, куда он записывал мои замечания (помоги ему бог). И он хотел