— Как только культя полностью заживет, я сам ему ее прилажу! — сказал Уоллес.
— Вот видите! — сказал Гардинер. — И ваша должность ждет вас по возвращении к здоровью. — Он протолкнулся вперед и положил руку на плечо Плаурайта. — Но сейчас вы пойдете домой. — Он повернулся к другим Плаурайтам. — Позаботьтесь о своем брате, как и подобает добрым молодцам, — сказал он. — Отведите его домой к жене.
— Оставьте мне хотя бы двоих, если позволите, мистер Гардинер, — сказал хирург, глядя на широкие спины братьев Плаурайт. — Для того, что мне предстоит, нужны два решительных человека.
*
Полчаса спустя мистер Уоллес, хирург, был готов начать. Дремавший кухонный огонь раздули, повсюду горели свечи, а на кухонном столе были разложены инструменты, губки, мази и бинты. Виктор Койнвуд был в полубессознательном состоянии. Он тупо моргал и стонал себе под нос. Его усадили в большое кресло с подлокотниками, а запястья и локти крепко привязали к ним прочными льняными лентами.
В качестве дополнительной предосторожности один из братьев Плаурайт крепко прижимал плечи Виктора к спинке кресла, а лакей мистера Гардинера зажал раненое предплечье Виктора между своими кулаками. Сам Гардинер и несколько его слуг стояли в ужасающем оцепенении, когда мистер Уоллес, хирург, шагнул вперед в своем длинном фартуке, с засученными рукавами и ланцетом в руке. Оказавшись в ярком свете и в центре внимания, Уоллес вошел в роль и начал излагать, словно перед студентами.
— Перевязав рану на груди, которая незначительна, — сказал он, — первая надлежащая процедура будет относительно простой. — Он показал рану Виктора кончиком своего хирургического ножа. — Здесь пуля вошла с тыльной стороны предплечья, — он продемонстрировал круглое входное отверстие, — а здесь, с ладонной стороны, пулю можно легко прощупать, где она лежит под кожей. — Самые смелые головы вытянулись вперед, чтобы разглядеть тускло-синее пятно застрявшей пули, отчетливо видное сквозь бледную кожу Виктора. — Лучевая и локтевая кости не задеты, и остается лишь удалить инородные тела из раневого канала и извлечь пулю.
Все присутствующие с замиранием сердца наблюдали, как Уоллес очистил и перевязал пулевой канал на груди Виктора. Как и сказал Уоллес, это было простое дело, так как рана была не более чем царапиной. Но затем хирург взял нож и разрезал круглую темную опухоль на руке Виктора. Дюймовый разрез с красными краями зиял, сочилась кровь, и после некоторой оживленной работы парой щипцов была извлечена скользкая от крови пуля и клочок рубашки, который она занесла в рану.
При этом Виктор громко застонал, большинство зрителей тут же нашли себе дела в другом месте, а лакей Гардинера упал в обморок.
Уоллес оторвался от своей работы.
— Руки, — сказал он, — я был бы признателен…
Остались только Гардинер и его кухарка. Гардинер очень хотел уйти, но, хотя он видел, что женщина была совершенно невозмутима, он в свое время был солдатом и чувствовал себя обязанным подать пример.
— Займитесь этим человеком! — приказал он, и кухарка оттащила лакея в сторону, а Гардинер занял его место у предплечья.
Гардинер обнаружил, что хитрость заключается в том, чтобы пристально смотреть на что угодно, кроме того, что делает хирург. И так он справился без особого дискомфорта, пока обрабатывали руку.
— А теперь, — сказал Уоллес, — более серьезная процедура. К сожалению, я буду вынужден трепанировать череп, поскольку коматозное состояние пациента, вызванное вдавленным переломом левой лобной кости, указывает на скопление… — Гардинер не расслышал остального. Он смотрел на кровавые пятна на фартуке Уоллеса. К тому же он знал, что такое трепанация.
После этого для мистера Гардинера все стало чрезвычайно неприятным, и если бы он предвидел, что его обязанности мирового судьи будут включать в себя подобное, он бы никогда за них не взялся.
Уоллес заставил его встать прямо перед Койнвудом, держа голову мужчины между ладонями, пока Плаурайт оставался на своем месте, сжимая плечи. Это означало, что Уоллесу пришлось как-то протиснуться сбоку рядом с Плаурайтом, чтобы делать свою работу. Но сам Койнвуд показал, насколько жизненно важны были двое «держащих», ибо он плакал и отчаянно вырывался, как только Уоллес начал работать своим трепаном.
Но сначала Уоллес коротко остриг волосы на голове Койнвуда и принялся с помощью мыльной пены, помазка и бритвы брить кожу головы на участке размером с мужскую ладонь.
— А! — сказал Уоллес, вытерев участок полотенцем. — Обратите внимание на синяк, — и он осторожно надавил пальцами, — и ощутимый перелом… — Гардинер чуть не подкосился, услышав отчетливый скрежет кости.
— И так… — сказал Уоллес, разрезая кожу на голове Виктора линией около четырех дюймов длиной. Виктор ужасно застонал, и Гардинеру пришлось приложить все усилия, чтобы удержать его голову неподвижно. Краем глаза Гардинер заметил два отвратительных инструмента, которые взял Уоллес. Они были похожи на что-то из пыточной камеры инквизиции: длинные двойные крюки зловещей остроты из сверкающей стали на деревянных рукоятках.
— Ретракторы, — сказал Уоллес, — чтобы раскрыть рану, — и он зацепил эти жуткие штуки за края разреза Койнвуда и резко потянул перпендикулярно линии разреза, чтобы обнажить как можно большую часть черепа.
После этого Гардинер на некоторое время зажмурился и не открывал глаз, пока не услышал ровный скребущий звук, а Койнвуд громко закричал и попытался вырваться из кресла.
Уоллес сверлил череп Виктора быстрыми, аккуратными вращательными движениями инструмента, похожего на штопор, за исключением того, что лезвие представляло собой небольшую кольцевую пилу, предназначенную для вырезания диска из кости. Жаль, что мистер Артур Уолтон не мог прокомментировать происходящее, иначе он бы отметил большое сходство между одним из своих воровских коловоротов и хирургическим трепаном.
Одного взгляда на процесс сверления и на небольшой валик из розовой, влажной костной пыли, нарастающий вокруг рабочего края инструмента, Гардинеру хватило. Поэтому он крепко зажмурился и пропустил интересный момент извлечения костного диска, а также то, как Уоллес осторожно вскрыл твердую мозговую оболочку, чтобы выпустить поток жидкости и полузастывшей крови, скопившейся под ней.
Собственно, он держал глаза закрытыми до тех пор, пока Уоллес не завершил процедуру, не зашил рану и не наложил повязку, и Гардинер понял, что Уоллес велит ему отпустить голову Койнвуда.
— Все готово, сэр! — сказал Уоллес, разжимая пальцы Гардинера. — Отлично справились, мистер Гардинер! — сказал Уоллес. — И вы тоже, Плаурайт!
Мировой судья