Уоллес взял командование на себя.
— Мистер Гардинер, — сказал он, — я предлагаю вам пройти в гостиную и выпить большую порцию бренди. И, возможно, Плаурайт мог бы выпить бренди здесь, на кухне? — Гардинер кивнул. — Если Плаурайт затем возьмет на себя охрану заключенного, я присоединюсь к вам, мистер Гардинер, как только здесь все будет приведено в порядок.
*
Гораздо позже, после нескольких больших порций бренди, мистер Гардинер снова пришел в себя и был готов обсудить события ночи с мистером Уоллесом.
— Я полагаю, негодяй будет жить, — сказал Уоллес. — Если не начнется гангрена, он определенно выживет. Но его нельзя передвигать…
— Проклятье, — сказал Гардинер, — мой дом теперь будет и тюрьмой, и больницей?
— Он покойник, если мы его сдвинем, сэр! — сказал Уоллес.
— Тьфу! — фыркнул Гардинер. — И все эти хлопоты из-за злодея, которого трижды повесят, когда он предстанет перед судом. Наш друг Тейлор отлично справился с другим негодяем, и более чем жаль, что он не прикончил и Койнвуда!
Уоллес согласно кивнул.
— Да, — сказал он, — но меня беспокоит вопрос, что именно пытались сделать Койнвуд и его друг.
— Как что, убить Тейлоров, конечно, — сказал Гардинер. — Мистер и миссис Тейлор — свидетели того, как Виктор Койнвуд убил мистера Ричарда Люси.
— Конечно, — сказал Уоллес. — Но Койнвуд и его сообщник Уолтон были в смертельной схватке, когда мистер Тейлор проснулся. И я видел ножевые раны на спине Уолтона! Почему Койнвуд пытался убить Уолтона?
— Чтобы заставить его замолчать, — сказал Гардинер, — чтобы никто не мог рассказать о том, что сделал Койнвуд.
— В таком случае, — сказал Уоллес, — Виктор Койнвуд прибыл в Лонборо с намерением убить мистера Тейлора, миссис Тейлор, своего собственного спутника Уолтона и, без сомнения, двух служанок Тейлоров и ребенка тоже! Ибо мы должны предположить, что он намеревался поджечь другую сторону Маркет-стрит, чтобы скрыть свое преступление. — Уоллес сделал паузу и посмотрел на Гардинера. — Не кажется ли вам это чрезмерно амбициозным для работы на одну ночь, сэр?
— К чему вы клоните, Уоллес? — спросил Гардинер.
— Ну, сэр, — сказал Уоллес, — возьмем, к примеру, маскарад Койнвуда с переодеванием в женщину. Как только новость о сегодняшних событиях разнеслась по городу, разве вам не прислали из «Джорджа» сообщение об их двух странных гостях? О лондонском «джентльмене» и его «жене», которую, по мнению всего персонала, не создавала рука господня?
— Да, — ответил Гардинер, — Лонборо слишком мал, чтобы подобные вещи не становились известны немедленно.
— Вот вам и ответ, сэр! — сказал Уоллес. — В какую же безрассудную авантюру ввязался Виктор Койнвуд?
18
Сказать по правде, поначалу я не был уверен, что это «Фиандра». Да, не бывает двух совершенно одинаковых кораблей, как не бывает двух одинаковых лиц. Но некоторые различия незначительны, а большую часть времени на «Фиандре» я провел внутри нее, если вы понимаете, о чем я, так что я не привык разглядывать ее через океан.
Но как только я уверился, то принялся проклинать свою злую судьбу. В конце концов, в начале 94-го года у Королевского флота было что-то около сотни фрегатов в море, так что я хотел знать: что, во имя всего святого, делали остальные девяносто девять? Почему тот, что пришел за мной, оказался единственным, на борту которого были все мои старые сослуживцы?
Хуже того, я знал, чего она стоит. Когда она пошла на сближение, и дозорные «Декларейшн» доложили, что это 32-пушечный фрегат, раздался еще один громкий радостный крик, и каждый матрос осклабился своей янки-улыбкой и сказал своим янки-приятелям, что они съедят этого лайми на завтрак. И почему бы нет? Ибо команда «Декларейшн» знала, что ни один британский фрегат не несет 24-фунтовых орудий, как они.
Что ж, я лучше любого на обоих кораблях знал, каким будет расклад, и вот он:
«Фиандра» —
700 тонн водоизмещения
32 18-фунтовых длинноствольных орудия
10 24-фунтовых карронад (Вес бортового залпа = 408 фунтов)
«Декларейшн» —
1100 тонн водоизмещения
36 24-фунтовых длинноствольных орудий
20 32-фунтовых карронад (Вес бортового залпа = 704 фунта)
Итак, вы бы подумали, что уверенность янки не лишена оснований, не так ли? Но они не знали «Фиандру». Они не знали, что на них несется, сгорая от нетерпения, один из элитных чемпионов Королевского флота. Корабль, чья непобедимая артиллерия одолела противника, вдвое превосходившего ее по весу, у Пассаж д'Арон, и чей каждый матрос был закаленным в боях ветераном. Так что, когда дошло до дела, я не имел ни малейшего понятия, кто может победить в грядущем поединке: «Декларейшн» с ее корпусом линейного корабля и тяжелыми орудиями или «Фиандра» с ее превосходным мастерством?
Тем временем «Декларейшн» гудел от деятельности, и людей отозвали от орудий для уборки парусов перед боем. Вниз полетели брамсели и роялы: стеньги, реи и все остальное. Были заведены брасы и цепные стропы, а нижние паруса взяты на гитовы. Остались только марсели, раздувавшиеся на сильном норд-норд-весте, который гнал нас вперед. Он гнал вперед и «Фиандру», которая ровно шла на сближение, круто к ветру, левым галсом.
На орудийной палубе «Декларейшн» царило напряженное возбуждение. Едва ли кто-то из команды бывал в настоящем бою, и они высовывали головы из пушечных портов, чтобы поглазеть на британский корабль, подходивший все ближе и ближе. Купер и его офицеры на шканцах вели себя так же. Они взобрались на карронады и висели на вантах — где угодно, лишь бы получше видеть из-за коечных сеток, ограждавших шканцы. Они махали шляпами, хлопали друг друга по плечам, смеялись и шутили. Волны радостных криков поднимались, затихали и снова поднимались. Можно было подумать, что мы идем на какой-то клятый балаган.
Наконец, когда между двумя кораблями оставалось не более полумили, канониров «Декларейшн» призвали к исполнению долга, и они встали (в точности как я их учил) в аккуратные ряды, каждый командир орудия с вытяжным шнуром в руке, с нетерпением всматриваясь поверх огромного толстого казенника своего тяжелого орудия.
«Декларейшн» и «Фиандра» сближались нос к носу, каждый корабль шел со скоростью пяти-шести