— Мой дорогой мистер Слайм, — сказала она с улыбкой, которая согнула бы в коленях бронзовую статую (при условии, что та была бы мужского пола). Она протянула одну руку, и прежде чем Слайм понял, что делает, он уже стоял на коленях, чтобы взять розовые, изящные пальцы и благоговейно их поцеловать. Он никогда в жизни не делал ничего подобного. Но он и не встречал женщин, подобных ей.
Она снова улыбнулась, и он с изумлением понял, как глубоко вонзился гарпун. Он был человеком чрезвычайно замкнутым, который вел свои личные дела с той же безжалостной тщательностью, с какой он подходил к ослепительной чистке своих сапог или крахмалению своего белья. Сэмюэлу Слайму было сорок лет, и он думал, что его привычки уже устоялись, но теперь он потерял контроль.
В тот же миг, в том же человеке, сердце взмыло к небесам, а холодный, мощный разум наполнился сомнением и страхом. Все тщательно продуманные вопросы, которые он намеревался задать, смешались в кучу, и контроль над беседой безвозвратно ускользнул от него.
Леди Сара все это отметила и была вынуждена жестоко ущипнуть себя за бедро левой рукой, чтобы подавить подступивший смех. Ее единственным недостатком в искусстве обольщения мужчин было ужасное желание смеяться над их нелепым поведением, когда чары обрушивались на них в полную силу: это глупое, восторженное изумление, словно с ними такое случалось впервые, и жалкая готовность угодить. Но рассмеяться в тот момент — значило разбить магию вдребезги, как бокал, уроненный на камень.
— Садитесь, прошу вас, мистер Слайм, — сказала она, указывая на стул, удобно расположенный рядом с ее кушеткой.
Слайм сел, отметив протертую обивку на некогда дорогом стуле.
— Итак, — сказала она, — что вы мне расскажете? Я прочла ваше письмо, но предпочла бы услышать все из ваших собственных… уст.
Легкая пауза перед последним словом и то, с каким смаком она его произнесла, привели Слайма в еще большее замешательство. Но сила привычки пришла ему на помощь. Он достал свой блокнот и начал свой отчет, как делал это множество раз для других клиентов.
— Мэм, — сказал он.
— Мэм? — передразнила она.
— Мэм? — повторил он.
— У меня есть имя…
— Ах! Да, — сказал Слайм, разъяренный на себя за то, что им так легко играют. Он был слишком проницателен, чтобы не видеть ее игры. Но он был как кролик в силке. Чем сильнее он бился, тем крепче его держало. — Леди Сара… — произнес он.
— Леди Сара, — удовлетворенно сказала она. — Продолжайте, мистер Слайм, я с немалым нетерпением жду вашего отчета.
— Из моего письма вы знаете о моих беседах с лейтенантом Солсбери и девицей Кейт Бут. Поэтому я буду краток и перечислю основные пункты. — Он отмечал пункты карандашом: — Первое, — сказал он, — человек по имени Флетчер находится в Лондоне, поклявшись никогда больше не выходить в море. Он пытается заняться делом. Второе — девица Бут влюблена в него и полагает, что он отвечает ей тем же чувством…
— Тем же чувством? — передразнила леди Сара. — Вы классифицируете любовь как чувство, мистер Слайм?
— Ах! — сказал Слайм, сбитый с толку. — Э-э, ну, э-э… да. Чувство. А что же еще?
— Скажите на милость, сэр? — сказала она и достала красивый расписной веер, которым принялась обмахиваться. Слайм прикусил губу. Они были в комнате одни. Его выставляли полным дураком. Но они были одни, и он осмелился надеяться, что… «Черт побери!» — подумал он про себя. — «Черт! Черт! Черт!»
— Третье, — с нажимом сказал он, — и это самое важное — я подозреваю, хотя и не могу доказать, что человек по имени Флетчер совершил убийство на борту вербовочного тендера «Булфрог».
— Расскажите мне, что вы знаете, — сказала леди Сара. На мгновение она перестала играть, и Слайм удивился быстрой перемене в ее манере. — Расскажите мне все, — сказала она.
Слайм дотошно пересказал каждое слово из своих бесед с Кейт Бут. У него была превосходная память, и он дал ясный, точный отчет. Он увидел, как в глазах леди Сары вспыхнула яркая радость при виде этой смертельной слабости в позиции ее врага.
— Значит, — сказала она, — вы подозреваете, что он выбросил этого боцмана Диксона за борт?
— Да, мэм… леди Сара, — сказал он. — Он кажется вполне на это способным. Девица Бут говорит, что он гигант. Невероятно силен.
— Неужели? — сказала леди Сара. — Я слышала это от моего сына Александра. — Ее лицо омрачилось при воспоминании о смерти ее любимца. — Александр был офицером на корабле Флетчера. Но мой сын был убит при попытке подавить мятеж.
Слайм помолчал, прежде чем заговорить.
— Леди Сара, — сказал он, — мне жаль быть тем, кто принесет вам эту весть. Девица Бут узнала это от самого Флетчера. Ваш сын не погиб в бою с мятежниками. Это была выдумка капитана Боллингтона с «Фиандры», потому что он считал, что ваш сын пытался убить Джейкоба Флетчера ради наследства Койнвудов. Боллингтон не хотел, чтобы скандал испортил его победу у Пассаж д'Арон. Правда в том, что ваш сын был убит на борту призового судна «Бон Фам Иветт». И убил его Флетчер.
У Слайма поползли мурашки по коже, и волосы встали дыбом от вопля муки, который издала леди Сара. Это был животный звук ярости и горя. Слезы хлынули по ее щекам, она вскочила на ноги, заскрежетала зубами, сжала кулаки, топала ногами, проклинала все на свете и швыряла мебель по комнате. В дверях появилась служанка, испуганная и потрясенная шумом, и бросилась бежать, спасая свою жизнь, когда скамеечка для ног разлетелась вдребезги о дверь позади нее, а в ушах звенела тирада грязной брани. Всю свою жизнь Слайм провел среди самых низших созданий страны. Но даже он никогда не слышал такой гнилой непристойности и злобных проклятий, какие изливала его прекрасная спутница.
— Ну, чтоб мне ослепнуть! — сказал он, когда поток наконец иссяк.
Он с презрением посмотрел на леди Сару, которая сидела, тяжело дыша и вся в слезах, терзая подушки кушетки между пальцами.
— Не просите прощения за мой французский, миссис, потому что я никогда не слышал ничего