— Так точно, милорд, — сказал тот, — я просигналю флоту.
*
Полчаса спустя я уже был на нижней орудийной палубе, закованный в ножные кандалы, словно пьяный матрос в ожидании плетей. Но мне соорудили некое подобие отдельной каюты из парусиновых перегородок, и у меня был открытый пушечный порт для дневного света и свежего воздуха. Скучающий морпех с примкнутым штыком был поставлен меня охранять, так что не было ни малейшего шанса испытать свою силу на кандалах или на болтах, крепивших их к палубе.
Я недолго там пробыл, когда, к моему великому удивлению, ко мне явилась посетительница. Это была леди Сара в сопровождении пары лейтенантов с «Куин Шарлотт». Они взирали на нее с изумлением, ловили каждое ее слово и из кожи вон лезли, чтобы ей угодить. Они бы выставили себя посмешищем перед своими матросами, если бы те не вели себя еще хуже: с вытаращенными глазами, прикладывая костяшки пальцев ко лбу, кланяясь в три погибели и ухмыляясь, как полоумные.
Она разыграла целое представление, изображая удивление от встречи со мной, а затем каким-то образом ухитрилась подстроить все так, чтобы оказаться достаточно близко и перекинуться со мной парой слов, пока все остальные были заняты тем, что отвязывали найтовы 32-фунтового орудия, готовясь выкатить его для нее. Лейтенанты орали и мешались друг у друга под ногами, а матросы в своем рвении угодить и покрасоваться тащили и надрывались, как безумные.
Внешне она была спокойна и весело подбадривала орудийный расчет и лейтенантов. Но я думаю, в ней бушевали очень сильные эмоции.
— Я пришла, чтобы изгнать призрака, — сказала она.
— Что? — переспросил я.
— Вы — это ваш отец, — сказала она. — О, браво, джентльмены! Налегай! — Она захлопала в ладоши для них, но я видел, что она нервничает, бросая на меня короткие взгляды, словно пытаясь убедиться, что я действительно здесь. — Боже мой! — сказала она. — Это колдовство… вы — это он!
— Так точно, — ответил я, — восстал из могилы, чтобы отомстить, мадам!
Она содрогнулась, словно увидела паука, ибо я правильно угадал, что ее беспокоило. Я — вылитый мой родной отец. Ее проклятый сынок Александр мне об этом говорил. Даже его смущало это сходство, а с ней, я думаю, было еще хуже. В конце концов, она ведь жила с сэром Генри.
— Великолепно! Великолепно! — воскликнула она, весело смеясь. — Тебя повесят, свинья! Я посмотрю, как веревка будет душить тебя, а твои ноги — дрыгаться в воздухе, а потом я буду тратить твои деньги!
Теперь настала моя очередь содрогнуться. Неприятно видеть такую злобу в красивой женщине.
— Я никогда не хотел ваших проклятых денег, — сказал я, — по крайней мере, поначалу.
— Что ж, теперь ты их не получишь, так что должен быть доволен. — Она презрительно усмехнулась, и внезапная вспышка горечи пронзила ее. — Клянусь Христом, ты, грязный… — и из нее полился такой поток гнилой брани, что меня затошнило. Но она еще не закончила. — Твоя подружка мисс Бут у меня, — сказала она, и я встрепенулся при этом имени.
— Превосходно! О, превосходно! — воскликнула она для своей другой аудитории. — Я вижу, вы знаете мисс Бут. Она думает, что влюблена в вас, но я сказала ей, что вы ее бросили. Что мне с ней сделать?
— Отпустите ее, тварь! — сказал я, и у меня все еще звенело в ушах от ее грязного языка. — Она не имеет к вам никакого отношения.
— Ах! — сказала она. — Так она тебе небезразлична?
— С какой стати я должен вам это говорить? — ответил я.
— Вы были любовниками, не так ли? — спросила она.
— Да.
— Значит, полагаю, вы хотели бы ее вернуть?
— Да, — ответил я, вспомнив ее бледное, милое личико. — Я хотел, чтобы она ушла со мной, когда я покинул «Фиандру», но она не захотела.
— А-а-ах! Так это была она!
— Да.
— Тогда я верну ее тебе.
— Что?
— Какие части прислать сначала?
— Что?
— Волосы? Ногти? Уши? Или предпочитаешь куски покрупнее? Не выберешь — я решу сама. А потом пришлю их тебе, чтобы ты посмотрел, прежде чем тебя повесят. — Холодные, прекрасные глаза впились в меня, и она наклонилась ближе, чтобы я наверняка понял. — Я это сделаю. Клянусь священной памятью моего милого, моего Александра.
На секунду я еще не осознал, что она имела в виду, но потом до меня дошло, и тут мадам Прекрасная Койнвуд не на шутку перепугалась.
Я вскочил с места и бросился к ней, чтобы свернуть ее проклятую шею. Я был еще безумнее от ярости, чем в бою на баке «Куин Шарлотт». Ножные кандалы натянулись и остановили меня, но она подошла слишком близко, и я с ревом ярости вцепился в нее. Я увидел, как страх исказил ее лицо, а потом мои руки сомкнулись на ее шее, сжимая. Дважды меня повесить не могли, и я твердо решил забрать ее с собой. Мы рухнули на пол, и она вцепилась мне в лицо ногтями, пытаясь вонзить острые, как у кошки, ногти больших пальцев мне в глаза. Я зажмурился и замотал головой из стороны в сторону, сжимая еще сильнее.
Но ничего не вышло. По меньшей мере двадцать человек навалились на меня, молотя и колотя всем тяжелым, что подвернулось под руку: прибойниками, гандшпугами, а морпех присоединился, пустив в ход окованный медью приклад мушкета.
Бог весть, как я вообще выживал после некоторых побоев. Этот был одним из худших в моей жизни. И устроили его британские матросы.
Когда они спасли «бедную леди» и суетливо увели ее, на меня вылили ведро воды, чтобы смыть кровь. Теперь меня охраняли двое морпехов, другие, с мушкетами наизготовку, заряженными боевыми патронами. У меня болело все тело, один глаз заплыл. Из порезов на голове текла кровь, и я кашлял так, будто готов был выплюнуть легкие.
Позже, когда суматоха улеглась и все снова стихло, один из морпехов перекинулся со мной парой слов, просто чтобы я уяснил новые правила.
— Эй! — сказал он, ткнув в меня