Ступив на прочный бетонный мост, как на тонкий лед, они дрожа перешли на другую сторону – на этот раз путь преградили другие носатые солдаты. Американцы. Опять вывернули чемоданы, опять увели мужа Каннан на допрос. Досмотр закончился благополучно, все с облегчением выдохнули, как вдруг один солдат направил на них распылитель ДДТ. Женщины не видели раньше такого устройства и ужасно испугались, подумав, что это оружие. Они подверглись большому унижению: когда солдат со злой ухмылкой на лице стал распылять на них порошок с резким запахом, бесцеремонно приподнимая кофточки и юбки концом пульверизатора, женщины завизжали. При виде людей, покрытых с головы до ног белым порошком, будто обсыпанных мукой, другие солдаты тоже загоготали. «Обряд» прохождения тридцать восьмой параллели завершился наставлением корейца-переводчика: «Вы должны быть благодарны им, они ведь дезинфицировали вас, беспокоясь, как бы вы не зацепили вредных бактерий на Севере. Но еще больше они беспокоятся о том, что к вам могла прилипнуть та идеология. Хоть я и не знаю, что вы там видели и слышали, а все-таки та идеология на Юге считается очень вредным микробом, я это имею в виду. Запомните хорошенько».
Муж Каннан все не мог забыть этот позор и часто потом рассказывал другим людям, что к ним относились как к варварам, что это была не дезинфекция, а ничто иное, как национальное унижение.
После «крещения» ДДТ, совершенного американским солдатом, путники перешли на Юг, однако у них не было ощущения, что они вернулись на родину. Высокие, как звери, американские военные толпами ходили по улицам; страшно мчались, поднимая клубы пыли, машины американской армии. Каннан испытывала тревогу, будто она по ошибке проникла в чужую страну. Очевидно, уставшие и грязные от пота и пыли, они выглядели как кучка бездомных, еще наверняка смотрелась забавно и сама по себе компания из мужчины и девяти женщин, отчего американские солдаты, хихикая, тыкали в них пальцем. Один бросил в путников горсть крошек печенья, но те, просто опустив голову и не поднимая глаз, направились к вокзалу.
Ранним вечером они приехали на вокзал в Сеуле. Весь вокзал внутри и снаружи кишел людьми. Говорят, в Сеул ехать, чтобы на людей посмотреть, но путники столько людей видели впервые. Каннан чувствовала себя деревенской курицей, которую принесли и оставили посреди двора городской администрации. Люди теснились в зале ожидания и на платформе. В одном углу кто-то выступал с речами о положении страны, время от времени раздавались громкие аплодисменты. Муж Каннан выглядел взволнованным. Пробравшись сквозь толпу поближе к оратору, он внимательно вслушивался в его слова и расспрашивал людей о происходящем в стране.
Утомленные поездкой путники сняли на ночь комнату в маленькой гостинице недалеко от вокзала и уснули мертвым сном. На следующий день они снова сели на поезд и поехали на родной остров. Пассажиры ехали в поезде битком, как ростки сои в горшке, и горячо обсуждали образование государства и ситуацию в ней. Муж присоединился к разговорам, и сама Каннан слушала, навострив уши. На эмоциях все повышали голос:
– Прогнали чертовых японцев, а американцы и русские почему все еще здесь?
– Почему политиканы о создании страны спрашивают не свой народ, а каких-то там иностранцев?
– Не верь американцам, не давай русским себя обманывать, японцы вернутся.
Спустя полтора месяца страданий после освобождения страны мужчина и ныряльщицы вернулись в родные края. Вновь встретились с близкими, которые думали, что они расстались на всю жизнь, и счастью их не было предела. Каннан прижала к груди сильно выросшего сына и не смогла сдержать слез радости. Свекровь сказала, что это важнейшее событие в жизни, положила на циновку тарелку с сируттоком [5] и, созвав соседей, пустилась в пляс. Еще и дядя мужа вышел из тюрьмы. Вне всяких сомнений, освобождение – это благодать. Отобранный ячмень, которым долгое время до краев был завален весь двор дома собраний, теперь вернули обратно жителям деревни, и в каждом доме еда была в достатке.
Корейцы продолжали приезжать из шахт и с поля боя даже после прибытия на остров ныряльщиц и мужа Каннан. Вместе с живыми в виде праха возвращались и мертвые. Бесчисленны были умершие без трупа и без праха. За три месяца до освобождения в результате обстрела американским бомбардировщиком был потоплен паром, который направлялся в Мокпхо, и триста человек разом оказались погребены на морской глубине – и это лишь один из особо трагичных случаев смерти людей. Поэтому с самого начала Америка-«освободительница» у островитян стала плотно ассоциироваться с массовой гибелью, что предвещало еще больше смертей, которые через три года залили остров кровью.
Молодые люди стекались из-за границы на остров вплоть до конца года. Население острова вдруг возросло, и молодые люди почти не спали из-за грез о новом государстве. В деревне Умукке молодежи стало в два раза больше, и воссозданное молодежное общество, в руководство которого входил муж Каннан, стало работать гораздо активнее.
Однако ситуация в стране развивалась странным образом, будто стрелки часов пошли вспять. С постепенным закреплением тридцать восьмой параллели прояпонские группировки, скрывавшиеся под страхом возмездия, живо ответили на призыв американской военной администрации и переметнулись на сторону американцев. Бывшие полицейские нагло ходили все в той же форме, лишь надпись на нарукавной повязке сменилась на «американскую полицию». Ту же отвратительную одежду по-прежнему носили и госслужащие, избивавшие людей за недостачу продовольствия и вещей. Более того, все были уверены, что экспроприация закончилась с освобождением, но на следующий год ее восстановили. Из-за преграды в виде границы не завозились удобрения, и толком полевые работы не велись. Народ был крайне возмущен экспроприацией в освобожденной стране, в которой при этом случился неурожай ячменя и увеличилось население – а есть ведь хотели все. Повсюду звучали возгласы за настоящее освобождение, за полную независимость.
В каждой деревне были расклеены листовки с надписью «Против экспроприации ячменя!», не раз приходивших за зерном госслужащих избивали. Один такой случай был и в деревне Каннан, двух юношей забрали в полицейский участок, арестовали и избили. Есть поверье, что в неурожайный год приходит и эпидемия, примерно тогда разбушевалась холера и