Первый год женщина бралась за любую простую работу, в конце концов снова купила телегу и начала продавать рыбу. Именно с тех пор телега будто стала следующим за ней по пятам двойником на ее долгом безрадостном пути. Суета на рынке пришлась по душе этой энергичной женщине. Помимо рынка она незаконно торговала на обочине и, хотя при проверках ее телегу то и дело переворачивали, так что рыба влетала в грязь, она все стойко выносила. Женщина умело управлялась с телегой, словно погоняла быка, тянущего за собой плуг, с быстротой и ловкостью рук вспарывала рыбье брюхо и в несколько движений – моргнуть не успеешь – разделывала тушку, что приводило в восторг ее завсегдатаев. Что порезалась, что укололась об острый плавник – ни капли крови, такие толстые мозоли образовались на ее ладонях. От нее всегда воняло рыбой.
Так, продавая рыбу, она прожила чуть более десяти лет, за это время ее сын вырос без всяких забот. Как шляпник носит старую шляпу, так и у нее, торговки рыбой, на своем столе обычно были рыбьи головы либо потроха, которые выбрасывали посетители, однако сын ел воняющую стряпню спокойно, без всякого отвращения, пока в девятом классе не произошел несчастный случай. Мальчик отравился супом с рыбьими потрохами, на рассвете его вырвало, после чего он потерял сознание, и мать положила его на пропахшую рыбой телегу, чтобы поскорее довезти до больницы. Видимо, от этого рыба и опротивела ему. С тех пор мальчик перестал есть закуски с потрохами, виду не подавал, а все же было заметно, что ему стал неприятен даже запах тела матери.
По этой причине женщине пришлось обустроить телегу под палатку уличной забегаловки. Для закусок она жарила скумбрию и сайру и нарезала сырой серебристый памп и кальмаров, так что оставалась все той же торговкой рыбой, от которой исходил противный запах, хоть и не такой сильный. Теперь покоя ей не давали проверяющие из районной администрации: несколько раз ломали крышу палатки и выбрасывали еду на землю. Какое-то время неподалеку стояла еще одна палатка, ее импульсивный молодой владелец не выдержал придирок проверяющих, продал телегу, всю выручку спустил на выпивку и взбунтовался, за что его посадили – таким жестким был надзор. Однажды женщина, придя в ярость, преградила путь проверяющему, который набросился на ее палатку с топором, и со словами, что со своей собственностью разберется сама, разрушила забегаловку булыжником.
Невероятной радостью на фоне подобных страданий стало поступление сына в университет. Сын-студент преуспевал в учебе, а в свободное время по возможности помогал матери с работой в палатке. Казалось, он любил не только свою мать, но и ее нищенский труд, и ее бедных посетителей. С работницами завода перчаток он обращался непринужденно, рассказывая им о мире, в котором все мирно сосуществуют. Поначалу в душу женщины закралось сомнение, не присоединился ли сын к борцам за наведение порядка в стране, и заволновалась. Однако его путь оказался иным. Сын инстинктивно боялся отца, за спиной которого было темное прошлое, и его родины. Он был убежден, что чрезмерным пылом, как у отца, можно лишь навлечь на себя беду. Несмотря на то что именно этого и желала женщина своему сыну, растила его с этой мыслью, отчего-то ее донимала печаль.
Телега женщины, воспитавшей умного сына, дальше катилась по тернистому пути, и в конце концов прошлой весной сын успешно окончил университет. Сразу после выпуска его приняли на работу в крупную компанию, затем у него появилась невеста, тоже получившая высшее образование, – как будто так и было суждено. Такая невестка уже была даром свыше, да еще и по мнению матери она была сногсшибательной красоткой. Так сбылась мечта всей жизни этой женщины.
– Твоим страданиям пришел конец, мама. Теперь отдыхай дома и думай только о том, как потратить заработанные мной деньги, – радостно улыбаясь, произнес сын точно так же, как некогда его отец.
Однако женщина все не могла избавиться от ощущения, что в каком-то уголке ее осчастливленной души зияет пустота. Отдыхать дома – это как? Всю жизнь прожив без отдыха, она с трудом принимала это. Кроме того, ей было неведомо, как жить с образованной невесткой, и оттого беспокойно. Время от времени у нее появлялась некая ревность, свойственная матери-одиночки: не отнимает ли невестка единственного сына, которого она растила как зеницу ока? И все-таки раз мать позволила сыну измениться, то настал и ее черед принять изменения в себе, однако расстаться с телегой, всюду ее сопровождавшей и ставшей ей такой родной, было не так-то просто. Женщина была вынуждена расстаться и с ее бедными посетителями из района Тукпан, к которым она сильно привязалась за столько времени. Она всегда чувствовала покой на душе среди этих людей, чьи лица, на которых читались горе и нищета, светлели после нескольких рюмок. Она ничуть не отличалась от них.
Женщина все колебалась не в силах избавиться от палатки, и как-то за два месяца до свадьбы ее сын не сдержал злость и прямо все высказал ей: «Если ты так и не можешь решиться, то я сам поломаю эту чертову телегу! В конце-то концов, разве тебе не надоела эта рыбная вонь?»
От этих резких слов женщина совсем упала духом. Неужто родной сын так грубит ей! Не поверив своим ушам, женщина не ответила. «Говоришь, сломаешь ту самую телегу, что тебя вырастила и сделала человеком? Думаешь, рыбная вонь у меня уже в печенках сидит? Да я так надышалась горелым углем, что ее вообще не чувствую!» Слезы катились из ее глаз. За столь долгое и мучительное время запах рыбы и грязной воды после мытья посуды глубоко въелся в ее кожу и, ничем не отмываемый, стал ее собственным. Эх, успех, родной ребенок, роль свекрови – какой во всем этом смысл? Женщина горько плакала, будучи оскорбленной жестокостью сына, ее будто окатили помоями.
Дворник Пак, который постоянно ходил черный от сажи, как щенок на кухне, лишь алкоголем мог смыть копоть, забивавшуюся даже в горло, а заодно и ощущение своей никчемности, поэтому почти каждый день опустошал полбутылки сочжу. Когда он заходил в палатку, приоткрывая тент, вид у него был жалкий и потрепанный, но стоило ему выдуть полбутылки, прихлебывая горячий суп