– В тот день я излаживал соломенный мешок в сарае, тут-то ко мне и пришли военные, велели идти слушать речь, – начал старший двоюродный дядя.
Восемнадцатого числа двенадцатого лунного месяца ветер дул особенно сильно и пронизывал до костей, поэтому женщины не пошли на мыс собирать водоросли, а остались дома кто прясть пряжу для носков, кто удобрять мочой грядки капусты в огороде, кто помогать свекру плести веревки для подвязывания соломенной крыши. Тогда же молодые люди, которых прозвали «беглецами», днем спрятались в пещере у большой реки, протекавшей в ущелье рядом с горой Халласан в двух километрах от деревни, а ночью спустились обратно, словно летучие мыши.
В тот день перед обедом мы с Кильсу помогали его отцу собирать и складывать водоросли, которые за ночь выбросило на берег, для удобрения, после чего вернулись домой и съели по холодному батату, которые бабушка дала нам на обед, и вдруг на улице пронзительно раздался свисток и крик.
– Всем идти слушать речь! Всем без исключения прийти на школьный стадион!
Обычно в таких случаях людей зазывали несколько полицейских или членов Молодежной организации Великого объединения [20], но на этот раз по домам ходили несколько десятков вооруженных военных в шлемах и нетерпеливо торопили людей, а, значит, произошло что-то нехорошее. Доходило даже до того, что бумагу на окнах разрывали штыками и выгоняли на улицу больных стариков. Конечно, у всех это вызывало беспокойство, но в прошлом году на выборы десятого мая слушать речь призывали точно так же, поэтому мы подумали, что и на этот раз будет какая-то важная речь.
Мы с Кильсу пошли в школу вместе с его бабушкой и отцом. Около десяти детей со всей деревни уже разместились под трибуной. Дети очень любили слушать политические речи про ситуацию в стране. Наигранная красноречивость, с которой в то время говорили ораторы, вызывала большой интерес, и в голове до сих пор звучит бодрая песня “Разгромим вражескую Трудовую партию Южной Кореи!” и зычное троекратное “ура”, которое выкрикивали в самом конце. Мы с Кильсу отошли от его бабушки и сели на корточки рядом с остальными детьми. Стадион был в лужах от растаявшего снега, и вода затекла мне в комусины [21] через рваную подошву. Промокнув, у меня замерзли ноги, но я терпел и ждал.
– А сколько тогда человек собралось на стадионе? – спросил троюродный брат Хёнмо. В то время ему было около пятнадцати лет, он скрывался от властей и, к счастью, то происшествие не застал.
– Ну, в деревне было чуть больше трехсот домов, эдак тысяча человек, получается? Тем более, прийти пришлось даже хворавшим бабкам, – сказал старший двоюродный дядя, отец Хёнмо, на что ему тут же возразил старший дядя:
– Да нет, явно больше. Еще ж сотню человек пригнали из деревень Сонхылли и Нонхылли.
Спустя некоторое время на трибуну из камней и земли поднялся офицер с пистолетом на поясе. По его команде все присели на корточки на сырой земле. Все думали, что вот-вот начнется речь, но вдруг офицер позвал на трибуну главу полицейского участка Пака и старосту деревни Кана и громко объявил, что сейчас они будут отбирать семьи военных.
– Семьи военных должны выйти вперед. Выходят только близкие родственники, дальние остаются в толпе. Если же выйдет тот, кто близким родственником не является, то подвергнется суровому наказанию.
Перед трибуной на вытяжке встали два полицейских из участка Хамдок, которые часто появлялись в деревне для выслеживания «беглецов», и шесть-семь человек из Молодежной организации Великого объединения с обожженными бамбуковыми копьями. За ними в две шеренги выстроились двадцать вооруженных солдат. Их каменные лица вызвали беспокойство в толпе. Не понимая, что происходит, все перешептывались и оглядывались по сторонам. Зачем это надо? Не собираются ли раздать ячмень семьям военных? Сами они все не решались сделать даже шаг вперед, и тогда офицер гаркнул немедленно им пройти к трибуне. Члены семей военных настороженно двинулись в сторону трибуны. Их осмотрели глава полицейского участка, староста деревни и члены Молодежной организации, затем провели за трибуну и сказали сесть по отдельности.
– Я почувствовал что-то неладное, взял маму за руку и вместе с ней вышел вперед к военным семьям, потому что мой шурин военный. К счастью, староста закрыл глаза на то, что он нам не близкий родственник, – сказал отец Кильсу.
– Вот! Разве ты не выиграл от того, что отдал мне свою младшую сестру? А ведь ты был против нашего брака, мол, я с Севера! – засмеялся муж тети.
Затем вперед вышли семьи полицейских, за ними следовали семьи госслужащих. Пока это происходило, толпа начала волноваться, ожидая чего-то плохого. Когда очередь дошла до членов Молодежной организации и руководителей народного собрания, люди стали лезть вперед и умолять старосту и самих членов организации.
– Вы ведь знаете, что в прошлом году мой родной брат ушел в армию?
– Уважаемый староста, мой двоюродный брат работает полицейским в участке Кымнён! Его зовут Ким Капче!
– Идите назад! Они вам не прямые родственники, все назад! – махал рукой староста.
– А кто такие близкие родственники?
– Уважаемый староста, пустите меня тоже!
Вдруг посреди толпы раздался крик.
– Пожар! В деревне пожар!
Сильно испугавшись, люди толпой побежали к каменной ограде школы и стали забираться на нее.
– Пожар! Пожар!
– Ой, беда!
Крики и вопли доносились со всего стадиона и летели ввысь. Мне не нужно было бежать к ограде, чтобы хорошо увидеть, как к востоку от деревни в небо с черным дымом взмывал огонь. Ветром приносило запах гари. Каменная ограда к западу от школы с грохотом рухнула под весом забравшихся на нее людей. Только они собрались выбежать через пролом в ограде, как раздалась стрельба. Люди снова побежали в центр стадиона. На разрушенной ограде не шевелясь лежал старик в белом, по-видимому, уже мертвый. Около десяти военных проворно взбежали на ограду и направили винтовки на толпу. Еще