– Дядя, не была ли поломка машины частью плана? Это ж не командир роты какой-нибудь, а аж командир батальона! Разве могли такое совершить без его ведома? – спросил Кильсу.
Дядя, муж тети, тогда был в составе карателей в районе Эволь, поэтому не мог знать все наверняка. Он служил в роте северокорейцев из Северо-западного молодежного общества, дислоцированной неподалеку от деревни Хамдонни, и за несколько месяцев до того происшествия его перевели в деревню Эволь. Тетя, с которой он совсем недавно поженился, поехала вслед за ним.
– В то время у командира роты было право принимать решение на месте, и даже если солдаты действовали по приказу главного командования, с большой вероятностью они могли понять его неправильно. Я был обычным рядовым, так что не уверен, но это могло быть и частью операции по «зачистке» – так называли окружение «красных» и их ликвидацию. Все предгорные деревни якобы уберечь невозможно, поэтому решили их «зачистить», то есть вывезти из них и людей, и их имущество, чтобы ни один коммунист не смог укрыться. Вот только приказ о «зачистке» восприняли не так, как надо, и по итогу вместо вывоза людей на безопасное место их стали убивать, а вещи – сжигать.
– Как вы только поверили в это? Главнокомандующие просто оправдывались этим, потому что хотели избежать ответственности. Не в одной нашей деревней гибли люди – таких было очень много. И что – все из-за недопонимания? Быть такого не может! Приказали именно убивать местных жителей! – резко ответил я.
– Даже не знаю, я ведь тоже тогда отвозил деревенских жителей к морю… Ну-у, да, был приказ о том, чтобы убивать как коммунистов и их пособников любого, кто останется в деревне после того времени, когда жители уже должны быть на побережье. В деревнях листовки с приказом были расклеены через каждые два дома, и, честно говоря, когда видишь, как они, разорванные, развеваются на ветру, возникает ощущение, будто это и вправду логово “красных”. Но вот приказа о том, чтобы перевезти жителей этой деревни, не было…
Однако же по приказу были убиты в основном старики и женщины, то есть даже не так называемые «беглецы», которых выслеживали военные и полицейские. Убивали мирных жителей! Мужчины, которые сбежали из деревни от преследователей и тем самым спаслись от пожара, были «беглецами», но вовсе не коммунистами-мятежниками. На самом же деле им приходилось убегать и от коммунистов, и от военных с полицейскими.
Почему тогда этих беглецов приравняли к коммунистам? Возможно, все из-за глупой ошибки неотесанных жителей деревни: они повелись на агитацию некоторых деревенских коммунистов и бойкотировали выборы десятого мая [22]. Кто бы знал, что из-за этого деревню объявят «красной»… Сколько ее жители ни доказывали, что это не так, – все тщетно. Чтобы показать свою верность властям, они даже выгнали из деревни жену Ким Чжинбэ, который возглавил бойкот выборов и сбежал в горы, и вырыли яму посередине его участка поля, так что после дождя там скапливалось много воды, но ничто не смогло переубедить военных и полицейских.
По ночам в свою же деревню спускались коммунисты и бамбуковыми копьями убивали мужчин, которые к ним не присоединились, а днем на джипе приезжали полицейские из деревни Хамдонни и устраивали облаву. Мужчинам в деревне ничего не оставалось, кроме как постоянно скрываться. У моего друга Чончхоля, которого искали полицейские, была пневмония, и в ту ночь, когда на деревню напали коммунисты, он спрятался за сундуком, но из-за сильного кашля его обнаружили и пронзили копьем. Отца Вансика тоже преследовали полицейские, он спрятался в рулоне из циновок, но коммунисты убили и его. Мой двоюродный дедушка так же погиб за три месяца до восстания. На тот момент он был старостой первого района деревни, коммунисты-мятежники пришли к нему посреди ночи и приказали собрать для них рис со всей деревни, на что он отказался.
– Я так поступить не могу. Чем приказывать мне, лучше сами отнимите рис у людей. Если я сделаю это сам и об этом потом узнает полиция, то мне несдобровать. Пожалуйста, не вынуждайте меня грабить народ, сами занимайтесь этим!
Встретив сопротивление, мятежники разозлились и тут же вонзили копье в грудь дедушки. В ту ночь семья Чхольтона чудом избежала разбоя, из-за чего полицейские приняли ее за пособников коммунистов и на следующий день жестоко наказали.
У меня до сих пор мурашки по коже, когда я вспоминаю, как ночью с ужасающим шепотом “Всем встать, мы пришли!” бамбуковым копьем проткнули бумажное окно и как лампочка освещала испуганное лицо отца.
Среди деревенских мужчин, измученных набегами и произволом, одни, как мой отец, за несколько месяцев до массового расстрела тайно уплыли в Японию на пароме, другие перебрались на полуостров, в провинцию Чолладо. Некоторые семьи, будто предчувствуя беду, отправляли сыновей в другие места. Например, старшего сына посылали к тете в уездный город, среднего – к дяде в деревню Хамдонни, а младшего – еще куда-нибудь, и в итоге братьев разметало по всему острову. Так делали из соображений, что в одном месте могут убить их всех, и тогда род вымрет.
Однако большинство мужчин оставались в деревне и скрывались то от мятежников, то от полицейских и военных. В конце концов им пришлось подняться на пастбище у подножия горы Халласан и спрятаться в пещерах у высохшей реки. Тетя Суни, которую жестоко пытали из-за того, что ее муж скрылся в пещере, вскоре тоже поднялась вслед за ним. Остров вулканический, поэтому весь испещрен пещерами, которые послужили хорошим жилищем для деревенских жителей, вынужденных спасаться от насилия.
Мужчины даже взяли с собой котлы и одеяла. Чтобы дым не выдал их, рис они готовили, разжигая огонь корнем китайского сассапариля, который не мокнет под дождем и прекрасно подходит для костра. Они спали на больших ветках, уложив их на тлеющую золу. Рис берегли, поэтому на лугу собирали мясо гниющих лошадей, над которыми летали вороны. Хотя уже наступила зима, из-за смуты в деревнях с пастбища еще не увели несколько коров и лошадей. Карательные отряды постреляли животных, так как коммунисты-мятежники, скрывавшиеся в горах, могли их съесть, а сами при этом говядину забрали и оставили конину.
Жизнь в пещерах, в которых