Как бы то ни было, то, что в деревнях исчезли мужчины, военные и полицейские восприняли как пособничество коммунистам – это и послужило причиной ужасному происшествию восемнадцатого марта. Массовое убийство случилось через девять дней после того, как мужчины ушли из деревень в пещеры у реки. Однако зачем-то в тот день тетя Суни спустилась в деревню, чтобы забрать у моей бабушки дочь и сына, – и ее схватили.
Вдруг в комнате раздался громкий голос Кильсу:
– Так или иначе, нельзя пройти мимо этого события. О нем надо говорить. Чтобы такое не повторилось, необходимо бить тревогу и обязательно рассказывать о том, как все произошло. В любом случае надо выяснить, кто виновен в том зверском убийстве: был ли приказ начальства или самоуправство командира роты. А мы ведь даже не знаем его имени!
На это отец Кильсу покачал головой.
– Что за чушь! К чему нам знать его имя? Время такое было, так что нечего ворошить прошлое.
Муж тети подхватил:
– Пока эти подонки живы, возможно, будет сложно рассказывать о произошедшем. Думаешь, они оставят просто так то, что мы затронем эту проблему? Тем более, прошло тридцать лет, возбудить дело уже не получится.
Но Кильсу не сдавался.
– Нет, если мы оставим все, как есть, то эта история будет замята и забыта навсегда. Если подождем еще десять-двадцать лет, то умрут и преступники, и свидетели – вы, папа, и двоюродный дядя – ну и что останется? Разве что сохранится как легенда нашей деревни.
Слова Кильсу рассердили мужа тети, и он неожиданно заговорил на диалекте провинции Пхёнандо:
– Кильсу, на кой нам без конца гутарить об этом? Война есть война.
В тот миг у меня перед глазами будто мелькнул образ молодого северокорейца, каким был пятидесятилетний муж тети тридцать лет назад. По телу пробежала дрожь. Я резко почувствовал странное неприятие.
Полицейские, бывшие члены Северо-западного молодежного общества, обманывали детей моего возраста, давая им иностранные сладости взамен на рассказ о том, где прячется их отец или старший брат. Наивные дети так несколько раз указывали на бамбуковый лес, мару, яму под хлевом или стогом сена, в которых скрывались их близкие. Один полицейский-северокореец допрашивал восьмидесятилетнего старика о том, где находится его сын, но тот не отвечал. На это полицейский стал угрожать винтовкой его маленькому внуку, поставил его самого на колени и ударил по лицу. Бывало, полицейские стреляли в воздух, требуя, чтобы им приготовили курицу. Более того, они как-то раз задержали необразованных деревенских девиц и приписали им дело по подозрению о вхождении в Женский профсоюз, хотя они даже не знали о нем, а затем раздели их догола ради собственного удовольствия. С тетей Суни тоже было такое: задержав, ее допрашивали о том, где находится муж, после чего раздели. Полицейские объяснили это тем, что им нужно проверить, приходил ли ее муж прошлой ночью, потому что в таком случае они наверняка занимались любовью. Однажды я увидел, как полицейские пришли во двор к тете Суни и потребовали выдать мужа. В ответ на молчание они отобрали у нее цеп, которым она до их прихода отделяла зерна от колосьев, и стали бить ее по голове.
Ходили слухи о том, что, едва завидев работающую в поле девушку, полицейские тут же набрасывались на нее, из-за чего в семьях очень беспокоились о взрослых дочерях. По этой причине дедушка, не дожидаясь, пока его дочь изнасилуют, выдал ее за военного из Северной Кореи, что оказалось правильным решением. Дедушка хитростью убедил дядю, тогда еще несмышленого двадцатилетнего юношу, в том, что ему надо жениться. Так тетя, будучи на два года старше дяди, стала его женой.
В то время среди семей «беглецов» часто устраивали такие свадьбы для того, чтобы выжить. Когда полк покинул остров, семьи распались, и дети остались без отцов, но дедушка верно выбрал мужа для своей дочери: после окончания войны и заключения перемирия дядя вернулся на остров, отыскал тетю и с тех пор живет тут вот уже тридцать лет, за это время став почти коренным жителем. И при этом дядя вдруг так бесцеремонно заговорил на северокорейском диалекте! Остальные на некоторое время замолчали, услышав его слова, – видимо, тоже вспомнили происхождение дяди.
Судя по едкому запаху горящих сосновых веток, на кухне уже начали варить рис. Из переулка доносились голоса проходящих мимо людей. Наверное, они закончили поминальный обряд в одном доме и идут проводить его в другой.
Дядя не заметил, что его диалект раздражает других, и продолжил говорить на нем:
– Островитяне до сих пор плохо думают о Северо-западном молодежном обществе, но, племяннички, поразмыслите вот о чем: чего это члены общества поуезжали с Севера, оставив своих близких? А все потому что “коммуняки” им совсем осточертели! Мы точили зуб на “красных”, и общество было создано именно против коммунизма. Мы всей толпой приплыли на остров на американском крейсере, чтобы создать фронт борьбы с коммунистами, которые здесь кишмя кишат. Кто-то из нас стал полицейским, кто-то – военным. Но – эка бестолковщина! – когда мы приехали, то увидели, что и в полиции, и в армии полный бардак! Порядка не было вообще, и всем заправляли “коммуняки”. Да, разгильдяи были по всей стране, но на острове военные и полицейские оказались совсем распущенными. В военном отряде, в который входили местные, убили командира полка, подняли мятеж, и больше ста человек ушмыгнули в горы, чтобы примкнуть к коммунистам. Вот мы и заполнили собой “дыру”, которая образовалась после побега этой сотни. Из-за всего этого у нас сложилось очень плохое отношение к жителям острова. Небось думаете, что такое мнение только у нас, членов общества? Как бы не так! Другой отряд, который сменил нас, считал точно так же. На самом деле тогда все на полуострове видели в жителях острова коммунистов. Еще бы: третьего апреля на Чечжудо был мятеж, десятого мая бойкотировали выборы, которые в итоге не смогли провести лишь тут, затем военные подняли восстание. Такая вот сумятица была…
Старший дядя кашлянул и отвернулся. Судя по изгибу его густых бровей, словно гусениц, он был крайне раздражен. Муж тети, только теперь будто бы осознав, что говорил на северокорейском диалекте, вздрогнул и замолк. Двоюродные дяди лишь продолжали курить с недовольными