В конце концов, спустя два месяца брака, Каннан вышла в море несмотря на то, что это не разрешалось ей из-за высокого статуса семьи мужа. Когда она «разбила» запрет, свекровь в свою очередь разбила ее котелок.
– Ты опозорила нашу семью! Какой простолюдинкой была, такой и останешься! Тебе все говорили – нельзя, а ты так хотела заниматься этим дрянным делом, что совсем помешалась! Сегодня своими руками убью!
Свекровь разбежалась, как корова, несущаяся по горящему полю, и замахнулась палкой. Досталось не только Каннан, но и ее верному другу – столь ценному для нее котелку. Больше, чем боль от ударов, девушку злили слова о том, что ее происхождение не обмануть. С этого момента у нее совсем пропало желание продолжать род семьи, в которой с таким презрением относились к ее ремеслу.
В тот же день Каннан собрала вещи в узелок и вернулась домой, однако там не были рады дочери, которая ушла от мужа из-за тягот и невзгод. Мать все помышляла, как бы прогнать дочь обратно, уговаривала ее и тем, что если нет любви, то все же надо соблюдать супружеский долг, и тем, что после смерти она может обратиться в злого духа в доме мужа, поэтому Каннан уехала с острова вместе с группой ныряльщиц, направлявшихся в провинцию Кёнсандо. Она ныряла у побережья от города Ульсан до порта Курёнпхо, выходя в море на деревянной лодке, но из-за неурожая морских водорослей заработать удалось немного. Каннан думала, что время лечит, и, раз прошло полгода с тех пор, как она покинула остров, развод теперь вступил в силу, но это было не так. Почти сразу после того, как Каннан приехала в родную деревню, свекровь послала к ней человека передать, что простит ее за все и ждет ее скорого возвращения, однако сердце девушки уже окаменело. Сама же назвала ее простолюдинкой, да и кто кого должен прощать? Каннан упрямо стояла на своем: если не сможет выходить в море, то и с мужем жить не будет. Наконец свекровь уступила. Нельзя же просто отказаться от неплодородной земли – и при всей неприязни к невестке нельзя легко, как веревку, разорвать отношения с ней.
Забрать Каннан свекровь пришла с маленьким сыном. Каннан взяла с мужа обещание: «Если хочешь, чтобы я вернулась, ответь мне. Когда вырастешь, будешь ли пренебрегать мной, называя противной бабой из-за моей работы? Будешь ли называть меня старухой и бить ногами, когда я состарюсь, а ты все еще будешь молод? Я так жить не смогу. Если намерен бросить меня, то бросай сейчас, пока я молода и прекрасна».
От обиды у Каннан встал ком в горле, и она больше не смогла связать ни слова. Юный муж был в слезах, но речь его прозвучала четко: «Не беспокойся. Я ни за что не пойду в отца. Я внук ученого Кима, и стану уважаемым человеком, как мой дед».
Тогда никто еще не знал, что тесть встал на путь неминуемой гибели. Не прошло и двух месяцев с возвращения Каннан, как из-за его долга, который сильно разросся без ведома семьи, оказалась разорена половина дома, затем тесть разошелся с любовницей и пришел домой, словно корабль, потерпевший крушение и накренившийся вбок. Он стал заливать бушующий внутри гнев алкоголем и через несколько месяцев умер.
Свекровь и до этого была вспыльчивой, а эта утрата не могла не пошатнуть ее рассудок. Вернувшись с похорон, она упала прямо во дворе, потеряв сознание, и больше не могла встать. Было жалко смотреть на ее больной вид, на ее впалые глаза, отрешенно устремленные в никуда. Ее рот, прежде такой грубый в словах, теперь лишь слегка шевелился, когда Каннан кормила ее рисовой кашей, и все время был приоткрыт. Каннан посещали мрачные мысли о хрупкости жизни человека всякий раз, когда она давала больной кашу, жидкую настолько, что на дне миски виднелся иероглиф «жизнь». Девушка от всей души заботилась о свекрови, день и ночь готовя для нее отвары. Однажды свекровь вдруг обратила свой пустой взгляд к Каннан: наконец она пришла в себя. Из ее глаз без конца текли слезы.
– Моя хорошая, как же я благодарна тебе, невероятно благодарна.
И Каннан тоже заплакала.
Так, спустя двадцать дней свекровь встала с кровати с ясным взглядом, будто тутовый шелкопряд пробудился от глубокого сна. «Мой муж умер, и твой стал главой семьи, так что теперь ты хозяйка этого дома», – посмеиваясь, свекровь уступила Каннан свою комнату и переселилась в соседнюю.
С этого момента свекровь стала относиться к невестке совсем по-другому, не только перестала ругать, но даже старалась угождать ей. Вскоре две женщины стали как родные мать и дочь, почти во всем они сходились во мнении. Они уволили батрака и общими усилиями стали поднимать хозяйство. Когда они мололи в ступе ячмень, было приятно и смотреть на них, и слышать ровный стук. Точно стрелки компаса, они вставали друг напротив друга, и тяжелые жернова легко вращались, стоило им вдвоем крепко взяться за рукояти. Если на них наваливалась усталость, то они справлялись с ней песней:
Иё-иё-иё-дохора!
Иё-иё-иё-жернова!
Ну-ка, вдвоем вращайтесь быстрей
Да помогите мне поскорей!
В поле работала я очень долго,
Ужин готовить теперь уже поздно.
Ячмень помолю – семью накормлю.
В доме, где ужинать поздно садятся,
Засветло ужин готовить не взяться.
Иё-иё-иё-дохора!
Муж время от времени помогал по хозяйству, но все его мысли были только об учебе. Книги он брал у дяди. Когда женщины поздно возвращались домой с поля, то ужин готовил муж. Однажды огонь перекинулся на его штаны, когда тот топил печь и сел читать. Каннан гордилась умным и любознательным мужем, но кое-что ее беспокоило. Книжная бумага, которая, по мнению Каннан, лучше бы пошла на обои, содержала в себе и рис, и деньги, и власть. Бумагу делают из дерева шелковицы, и неспроста