В кабинет постучали, и Айден едва не подпрыгнул. Выпрямился, потёр глаза и торопливо подошёл к двери, распахнул её и выхватил записку из рук гвардейца.
– Ваше высочество, лекарь передал.
На клочке бумаги значилось всего два холодных слова: «пошла кровь».
27
Ты клялся оставаться рядом
Если бы Айдену нужно было охарактеризовать Николаса одним словом, он бы не думал долго: «поэт». Нося дознавательский мундир, он всё равно оставался поэтом, способным внезапно выдать что-то пафосное и высокопарное, что почему-то звучало уместно.
Когда Николас впервые надел мундир с косточками вдоль позвоночника, он не выглядел солидным дознавателем. Вертелся перед Айденом и всё пытался заглянуть себе за спину, красовался, как девица в новом платье. Раздувался от гордости и лучился восторгом.
– Я напишу об этом стихотворение! – заявил он тогда.
И написал. Целую поэму, прочитал Айдену кусочки, забросил остальное и не вспомнил о ней. Он легкомысленно относился к своим стихам, так и в Академии раскидывал листы по комнате, не заботясь о том, чтобы складывать. Этим обычно занимался Айден, ворча, неужели Николасу не жаль терять своё творчество? Николас смотрел с недоумением и отвечал, что может написать ещё. И ещё. Что суть в процессе.
Айдену сложно это понять, он не воспринимал окружающий мир, как поэт, но сейчас зажёг тусклую лампу на столе в кабинете и писал письмо.
Он знал, что Николас вряд ли его прочитает. Письмо-то можно передать в комнату, тем более там Дэвиан… но Байрон честно сказал, что, скорее всего, Николас не придёт в себя до самого конца.
Зная об этом, Айден продолжал писать. Начинал, зачёркивал, комкал бумагу и начинал заново. Он ведь так много не успел сказать!
Слова получались нелепыми, не такими красивыми, как выражался Николас, но Айден надеялся, этого будет достаточно.
Пока не понял, что руки сами собой выписывают не то, что он собирался, а на кончике пера едким гневом копится растерянность.
«Ты же обещал, что будешь на моей стороне, ты клялся мне в верности! Ты клялся… ты должен был оставаться рядом».
Глубоко вдохнув, Айден уставился в угол кабинета, утопающий в тенях. Взгляд вернулся к софе, сейчас тоже пустой и осиротевшей.
«Мы клялись в верности. Ты не можешь уйти».
Они отучились вместе в Обсидиановой Академии два года, и Айден хорошо отдавал себе отчёт в том, что сейчас мог быть совсем другим, если бы не Николас. Впрочем, и Николас без него уехал бы на границу, подальше от отца, и кто знает, чем бы закончил.
После выпускного в Академии, когда оба достаточно протрезвели, Айден всё равно чувствовал, что пить можно было и поменьше, а вот Николас лучился восторгом и, вдохнув полной грудью тёплый воздух на лестнице Академии, заявил:
– Нас ждёт прекрасная жизнь!
Она такой и была. Подростковые авантюры сменились взрослыми надеждами. Николас стал дознавателем, Айден неплохо справлялся с обязанностями принца. Когда уставал, приходил Николас, неизменно поддерживая и напоминая, что жизнь – это не долг и обязанности. Николас умел смахивать сомнения и тревоги Айдена. И его самого Айден выводил из комнаты, где снова звучал навязчивый стук трости, давал направление и учил задумываться о будущем. Напоминал, что Николас достоин всего.
Они оба достойны. И та «прекрасная жизнь» только начиналась.
Однажды, вскоре после того, как Николас стал дознавателем, он уехал вместе с Линардом на несколько недель в Кашлас. Городок в двух часах верхом от Кин-Кардина, где всплыли какие-то кальтонские документы с запретной магией. Чары никто не использовал, но история вышла увлекательной, и Николас через день присылал Айдену письма. Он описывал и то, что происходило, и город, и нелепые ежедневные мелочи. Он умел излагать мысли интересно.
Когда вернулся, стал и записки на заседаниях Совета присылать и серьёзно, с присущей ему поэтичностью, сказал:
– Как бы далеко я ни уехал, мне всегда будет о чём написать тебе письмо.
Рука Айдена дрогнула, когда он снова макнул перо в чернила, задумался на секунду и вывел другие слова, не перечёркивая предыдущих, бросив на середине незаконченного предложения.
«Прости. Я не смог тебя уберечь. Мы клялись защищать друг друга, стоять рядом до последнего, но это я не выполнил клятву».
За окном тоскливо, почти растерянно громыхнуло. Дождь лил всю ночь, превратившись в монотонный шум, ставший таким же естественным, как плотная ночная мгла. Айден не хотел, чтобы наступало утро, вздохи Николаса истаивали по мере того, как солнце подходило к горизонту. Но пока ещё оставалась непроглядная глубокая тьма. Пусть её не ухватить, не задержать, как и чужое дыхание.
Посмотрев на последние строки, Айден осознал, то же самое говорил и Николас в коридоре перед изоляцией. Извинялся, словно болезнь была его виной. Наверное, он в тот момент чувствовал себя примерно так же, как сейчас Айден. Быстрее осознал, чем грозит заражение гнилью.
С раздражением Айден отбросил перо. Куцее, невнятное письмо из разрозненных слов. Ни одна из этих фраз не могла выразить, что хотел сказать Айден. Николас верил, что слова имеют силу, но он умел облекать в них мысли, воплощать красиво и приносить клятвы, в которые верил Айден.
А собственным словам Айден не верил. Они были плоскими, не отражали и десятой доли того, что он хотел бы сказать. Поэтому ему было проще выразить себя со связью. Сейчас она тоже мерцала, но Николас не ощущался в ней живым и ярким, как обычно. Скорее, свернувшимся под одеялом, роняющим капли дыхания вперемежку с кровью.
Ведь когда идёт кровь, это означает последнюю стадию чумы, за ней следует смерть. Никто не выздоравливал, если начинала идти кровь.
Ливень припустил ещё больше, барабаня в оконные стёкла, когда Айден поднялся из-за стола и вышел из кабинета. Тяжёлые шаги раздавались в пустом коридоре, где стояли гвардейцы.
В гостиной Николаса обнаружился уставший, вымотанный Байрон вместе с Линардом. Последний приехал во дворец и разговаривал с братом, но замолчал, когда вошёл Айден, поклонился.
Байрон был младшим, и Линард обычно относился к нему покровительственно, но годы сгладили различия, и сейчас Линард глянул на Байрона, ища у него ответа на вопрос, как себя вести.
– Мы оставим вас, ваше высочество, – сказал Байрон. – Но я буду рядом, если… если что.
Если начнётся агония, если Николасу станет слишком больно умирать, при его-то мигренях. Айден подумал об этом жёстко, он знал, как бывает при чуме. Неделями слушал доклады.
Поклонившись, Байрон вместе с Линардом покинули гостиную. Оставшись