Мельница принадлежала Натану, и это многое возмещало, хотя времени для хора оставалось все меньше. Заклинания из шепчущих книг, каждый скрип, настроение, запах, каждое зернышко пшеницы и каждая частица произведенной муки определяли его жизнь. Если он и отдыхал, то только для того, чтобы попробовать ветер на вкус, стоя на вершине холма. Оттуда в самые ясные дни действительно можно было увидеть весь Линкольншир и посмотреть вниз на сгрудившиеся крыши Стагсби и рябь на поверхности озера, лежавшего подле Стагсби-Холла с его запертыми ставнями.
Все отмечали энергичность Натана Уэстовера в последующие сезоны. С мельниками всегда было тяжело договориться, но никто не торговался так отчаянно. Фермеры и торговцы зерном могли бы уехать куда-то еще, однако вот перед ними был мельник, готовый все сделать к любой назначенной дате, не позволив ни одному мешку испортиться. В полнолуние можно было увидеть, как лопасти мельницы на холме продолжают крутиться. Казалось, он вообще не спит, а на следующее утро его видели спозаранку на зерновых рынках в Элфорде и Лауте, где он покупал и продавал собственную муку, заключая все больше сделок после ожесточенных торгов, хлопая по спине и пожимая руки, зарабатывая деньги и уважение.
Для богатых фермеров Линкольншира наступили славные времена. Крупные города Центральных графств Англии разрастались, втягивая рабочую силу в свои дымные объятья, и эту силу – наряду с растущим средним классом, который благодаря ей обогащался, и высокопоставленными гильдейцами, которые спекулировали акциями, облигациями и недвижимостью, – надо было кормить. На бесконечных телегах, все чаще по железной дороге в вагонах, приводимых в движение тем же теплом и паром, которые питали процветающие заводы и фабрики, прибывали всевозможные товары, не в последнюю очередь мука для тортов, бисквитов и хлеба.
Иногда, пусть такое как будто случалось реже, чем в детстве Натана, торговец ветрами возвращался на холм Берлиш. В редкие жаркие, безветренные дни в долине что-то мерцало – с первого взгляда казалось, что это всего лишь мираж, колыхание пыли, – и Натан задавался вопросом, где еще побывал этот человек, чем он занимался в другие, менее душные времена. Молодой мельник всегда покупал несколько образцов товара, хотя на самом деле в них почти не нуждался, поскольку научился эффективно использовать ветра, ниспосланные небом, и в большинстве случаев мог обойтись без старомодного колдовства. Мир менялся, как и предсказывала Фиона Смит. В городах на севере магию выкачивали из-под земли. Можно было купить смазочное масло и новые подшипники, пропитанные ею – точнее, веществом, которое обычно называли эфиром и которое при дневном свете изливало тьму разных оттенков, а ночью призрачно сияло. Натан с радостью пользовался им – по крайней мере, в тех случаях, когда это шло на пользу его ремеслу. Он знал или предполагал, что холм сам по себе когда-то был источником силы, питавшей мельничные заклинания, но, вероятно, она истощалась, и что еще оставалось делать, кроме как дышать и трудиться, извлекая пользу из смены сезонов, происходившей в унисон с течением времени, и петь, и ждать, и улыбаться, и надеяться на лучшее?
Мало кому в этом мире удавалось чем-то управлять так, как Натан Уэстовер управлял своей мельницей. Ему даже доставляли удовольствие задачи, которые большинство мельников ненавидели, и он любил в самые холодные ночи, когда паруса обвисали, потяжелев от льда, записывать в бухгалтерские книги красными и зелеными чернилами выгоду и убытки. У чисел была своя погода, своя магия. Даже если чернила замерзали, а пальцы горели от холода, числа шептали, как далеко он продвинулся. Натан собирал деньги на банковском счету в Лауте – иногда он их использовал для новых вложений, и все же сумма все время росла, и время от времени, когда мельник стоял снаружи и морозный ночной воздух искрился от инея, ему казалось, что темные очертания большого дома вновь озаряются огнями.
У вас, Уэстоверов, гораздо больше денег, чем у нас, Смитов, и все благодаря мельнице… В тот момент это не было правдой, но теперь-то уж наверняка; а еще ходили слухи, что грандмистрис Фиона Смит скоро вернется в Стагсби-Холл. Натан ждал. В конце концов, Лондон и прочие отдаленные города были просто населенными пунктами, как Стагсби, и капризный климат Линкольншира приучил его быть терпеливым. Он даже купил себе костюм, который ни разу не надел после примерки у портного, хотя часто доставал, чтобы полюбоваться фасоном и стряхнуть слой серой пыли.
Следующей весной он еще жестче торговался, заключая сделки по поставкам ржи и пшеницы, а лопасти мельницы вертелись еще быстрее. Потом наступило новое лето, и жаворонки кружились и пели над зреющим зерном, а голубизна небосвода сделалась такой глубокой и незыблемой, что обернулась чем-то непостижимым. Потом погода перестала капризничать, дожди прекратились, и от жары озеро возле Стагсби-Холла уменьшилось в размерах, а пшеница высохла, собаки дышали, высунув язык, и даже мельничные лопасти наконец-то замедлились – и вот в конце концов наступил день, когда все в мире будто замерло, включая мельницу на холме Берлиш.
Выглянув из окна верхнего этажа, Натан заметил нечто темное в трепещущем мареве застывшей долины. Несомненно, это был не один из фермеров – зерно погибало на полях, им нечего было везти на мельницу. Поспешив вниз по веревкам и приставным лестницам, он остановился, щурясь и вытирая заливавший глаза пот, всей душой желая, чтобы размытое пятнышко превратилось в пыльный силуэт.
Марево издевалось над ним. Пятнышко двигалось чересчур быстро. Сквозь густой и безжизненный воздух Натан расслышал бодрый стук копыт. Он ждал. Всадник на блестящей от пота гнедой лошади приблизился, спешился и быстрым шагом направился к нему. Женщина, высокая и хорошо одетая. Сняв шляпу для верховой езды, она встряхнула рыжими волосами.
Грандмистрис Фиона Смит подошла, улыбаясь при виде его изумления, и Натан увидел, что невзирая на все перемены пламя в сине-зеленых глазах пылало с прежней силой. Потом ее взгляд перебежал на парусиновые крылья над ним, и улыбка сделалась шире, выражая восторг, который Натану случалось видеть лишь на лицах собратьев по ремеслу. Продолжая улыбаться и смотреть вверх, она начала обходить коричневую вершину холма Берлиш.
Натан двинулся следом. На Фионе Смит был темный костюм для верховой езды – сапоги, жакет и длинная юбка, – все новое, хорошо сшитое, с блестящей шелковой отделкой. Она совсем не походила на