Вскоре, когда ветер поднял пепел и унес его на запад, а дождь растопил обуглившееся дерево и трава выросла заново, на холме Берлиш не осталось ничего, кроме каменного круга. Паровую мельницу в долине тоже не отстроили заново. Фермеры теперь продавали свой урожай оптом крупным новым фабрикам, тем самым отказавшись от финансовой независимости ради того, что на протяжении некоторого времени казалось вполне достойной ценой. Одна из главенствующих в паровых гильдиях семей купила Стагсби-Холл в качестве загородной резиденции. Вскоре лужайки были восстановлены, озеро почистили и заполнили блистающей влагой; внутри все обставили экстравагантным образом, по последней моде. Руины паровой мельницы укрепили и украсили виноградными лозами и декоративным мхом. Прошло пять лет, и они стали напоминать древний замок, реликвию совершенно другой эпохи. Но многое было известно людям лишь понаслышке. Судя по пыхтению современных экипажей, проезжавших через деревню, в Стагсби-Холле часто устраивались вечеринки, однако они были не из тех, на которые приглашают деревенщин. Нужно было взобраться на вершину холма Берлиш, чтобы по-настоящему оценить, как прекрасно теперь выглядел особняк. А еще понаблюдать, как облака бегут наперегонки со своими отражениями в озере, лучатся солнечными бликами окна, колышется и мерцает листва деревьев; но мало кто, за исключением искавших уединения парочек, предавался подобному созерцанию. Ибо к чему оно, скажите на милость?..
Долгоносики, древоточцы, огонь и крысы – четыре апокалиптических демона в жизни мельника, и из них огонь – самый страшный. Опаленный и помертвевший Натан бросил взгляд на огненную реку, что утекала с холма Берлиш на запад, и подумал: бывают вещи и похуже. По крайней мере, твердил он самому себе, продолжая идти, мельник не покинул свою мельницу, ведь покидать было уже нечего.
Он шел до самого утра, не выбирая дороги, и наткнулся на станцию, которую смутно помнил по своим поездкам в качестве Человека Будущего. Сел и дождался первого поезда, который привез его на побережье. День был ясный. Хотя летний сезон только начался, семьи уже устроились за цветными пляжными параванами [32]. Смеющиеся дети купались на ледяном океанском мелководье или держали в руках веревочки от метавшихся в вышине воздушных змеев. Натан смотрел и чувствовал, как соль обжигает лицо, радовался, что мир все еще вращается и ветра по-прежнему дуют, независимо от того, существует мельница на холме Берлиш или нет.
Рельсы теперь распространились повсюду. Они приводили в невообразимые места, которые как будто не существовали до того, как стальные параллели отыскали к ним путь. Даже когда заканчивалось движение по расписанию и Натан оказывался на пустой платформе, зная, что в такой час поезд не придет, рельсы были готовы нести его дальше, как сверкающая река. Он путешествовал. Он странствовал. Он высовывался из окна вагона, смотрел вперед, на пылающий, дымящийся закат, и слизывал с губ соленую сажу. Он мог бы спеть гудящему воздуху, если бы легкие в груди не омертвели.
Приближалось новое лето, и на полях обширного, изобильного края начал созревать урожай. Натан сидел на ступеньках у моста в прибрежном городке, где мать и дочь кормили гусей и лебедей корочками от бутербродов. Обе были рыжеволосыми. Пальцы Натана сжали завязанный узлом локон, который он все еще хранил в кармане. Мельнику часто хотелось его развязать, и пусть бы последнее ветровое заклинание освободило и его самого. Но он помнил выражение в угасающих глазах Фионы и гадал, что же ему на самом деле удалось поймать; что упорхнет, если он отомкнет западню.
Ночь за ночью он продолжал свои странствия, мчась на север и на юг, и раскинувшиеся вокруг него пейзажи были словно вышиты пламенем во тьме. На рассвете оказалось, что куда ни кинь взгляд, сплошные крыши и дымоходы. Гигантские здания поглотили его, а потом выплюнули на оживленные улицы вместе с мусором и голубями, и он бродил там, глазея по сторонам. Его ругали, на него наталкивались. В обмен на деньги, которых больше не было, делали непристойные предложения. Небо здесь было жестким и серым, а воздух, поднимавшийся ему навстречу из пропастей улиц, отдавал чем-то мерзким. В этом месте не было времен года, или же они представляли собой нечто совершенно особенное. Натан, успевший привыкнуть к приливам и отливам пассажирского моря на вокзалах, растерялся.
Он бродил по темнеющему городу, сворачивая наугад в поисках направления, которое не было ни севером, ни югом, ни востоком, ни западом. Далеко позади строили какое-то огромное сооружение из ферм, которые расчертили небо черными линиями, но люди здесь встречались реже, и те, которые все-таки попадались ему навстречу, бросали на него косые взгляды или убегали с криком и топотом деревянных башмаков. Наверное, подумал Натан, здесь не место тому, кто слоняется без дела. Впрочем, все сильнее казалось, что дело у него все-таки было. Он почти побежал, и мимо проносились кирпичные стены, шелестя эхом его ссохшихся легких. Также шептали начертанные на них светящиеся заклинания и символы. Он был почти уверен, что видел знаки собственной гильдии. Встречались и другие, как будто с привкусом моря. Еще были эмблемы гильдейцев, которые трудились на самых высоких крышах или где-то еще на верхотуре, вдыхая переменчивый воздух и глядя сверху вниз на совершенно другой мир.
Еле дыша, без сил, словно в бреду, он побрел дальше. Увидел какие-то ворота, тропинки. Из глубин земли доносился гул огромных машин. Рассвет открыл иной пейзаж. Натан совершенно изнемог и удивлялся, что все еще может волочить ноги, что его сердце по-прежнему бьется, пусть и сбивчиво, а легкие вмещают хоть малую толику воздуха. Город остался далеко позади – так далеко, что скрылся за переменчивым горизонтом, полностью стерся из памяти и бытия. Испещренные лужами и изрытые колеями узкие дороги разбегались, разделялись, следуя велению покосившихся и пустых дорожных указателей, и вдоль обочин тянулись бесконечные живые изгороди, а также заборы, калитки и ворота, ограды, препоны из веревок, проволоки и колючек. И отовсюду, со всех сторон дул ветер – мир трепетал, покрытый обломками и обрывками, словно принесенными некоей архетипической бурей. Шляпы и шарфы, одинокие туфли, газеты, книжные страницы, зонтики, целые веревки со стиркой, потрепанные флаги гильдий и даже порванные паруса кораблей; все это развевалось, куда ни кинь взгляд, или, умчавшись в небо, кружило там, словно стая одичалых воздушных змеев.
Пальцы Натана вновь сомкнулись на локоне Фионы Смит. Здесь и только здесь таился секрет ее освобождения. Он наконец-то понял цель своих странствий – ему надо было добраться сюда, где бы это место