Седьмой рассказ сборника носит имя главного героя – силача Сутэиси, который по буддийскому обету продолбил туннель в скале, избавив путников от рискованного обходного пути над речным обрывом. Прототипом для него послужил человек, живший в первой половине XVIII в., так что можно сказать, что Акинари снова обратился к современности, как и в предыдущем рассказе «Улыбка мертвой головы».
Мы не знаем, откуда Акинари узнал о том, что на острове Кюсю, в скалистой местности Ябакэй над рекой Ямакунигава, буддийский монах Дзэнкай (?–1774) более тридцати лет трудился над созданием туннеля. Однако очевидно, что помимо письменных свидетельств, например в записках конфуцианского мыслителя Миуры Байэна «Листья, которые собрал Байэн» (Байэн сюё, 1781), бытовали и устные рассказы. Миура Байэн ничего не пишет о том, что монах Дзэнкай в миру совершил преступление, но возможно, что в устной традиции был и этот мотив. Это можно предположить, исходя из содержания рассказа Кикути Кана «И была любовь, и была ненависть», написанного в 1919 г., когда рассказ Акинари «Сутэиси-мару» еще не был опубликован. Писатель нового времени Кикути Кан, как и Акинари, рисует своего героя преступником в бегах, который раскаивается, принимает постриг и посвящает остаток жизни строительству туннеля. Удивительно, но в рассказе Кикути Кана, как и у Акинари, главный герой имеет недруга, стремящегося отомстить, но в конце концов идея мести отступает перед стремлением трудиться для общего блага, и бывшие враги вместе завершают строительство туннеля.
Сутэиси-мару и в какой-то мере вынашивавший планы мести Кодэндзи предвосхищают образ героя последнего и самого длинного рассказа сборника «Ханкай», который также внезапно проникается стремлением творить добро. Все эти герои воплощают идеал Акинари: искреннее и спонтанное «прямодушие» (наоки кокоро), инстинктивное осознание этических норм. Перевод выполнен по «Рукописи пятого года эры Бунка» в списке Сэйсобон.
Могила Мияги
«Могила Мияги» – это единственный рассказ сборника, в котором Уэда Акинари напрямую высказывается от первого лица, завершая повествование о деве веселья XII в. по имени Мияги, бросившейся в волны реки Кандзаки. Акинари вспоминает о том, как тридцатью годами ранее жил в той местности и посетил могилу. Сложенные тогда стихи он тоже включил в рассказ. Как указывает комментатор Накамура Юкихико, стихи о деве Мияги носят следы влияния «долгих песен» антологии «Манъёсю», посвященных легендарным красавицам. Это такие стихи, как «Песня, воспевающая юную деву Мама в Кацусике» (стих. 1807), или «Песня, сложенная при виде кургана юной девы Унаи» (стих. 1809).
Девы веселья, а проще говоря, женщины на одну ночь, которые скрашивали дорожные тяготы путешественников на постоялых дворах, часто становились героинями литературы в эпоху Эдо. Однако рассказы о подобных женщинах есть и в более ранние века. Один такой сюжет о деве Сиро из произведения неизвестного автора X в. «Ямато моногатари» упомянут у Акинари. «Могила Мияги» – это история о персонажах из XII в., рассказанная так, словно речь идет о несчастных пленницах веселых кварталов эпохи Эдо: здесь есть алчные сводни, обманщики и злодеи на государственных должностях. Но образ героини, Мияги, и ее возлюбленного создан под влиянием старинных повестей и стихов.
Имя Мияги не первый раз появляется в произведениях Акинари, так звали героиню его рассказа «Ночлег в камышах» из сборника «Луна в тумане». Сборник был напечатан в 1776 г., как раз тогда, когда писатель вернулся в Осаку из деревни Касима вблизи того места, где находится могила Мияги. Возможно, что имя героини рассказа «Ночлег в камышах», верной жены, ассоциировалось для Акинари со старинной легендой о девах веселья, которые бросились в воды реки Кандзаки, не желая продолжать свое постыдное ремесло. Есть и другая цепочка ассоциаций: «Ночлег в камышах» является адаптацией истории из китайского сборника Цюй Ю «Новые рассказы у горящего светильника», которую до Акинари пересказал на японский язык Асаи Рёи – у него героиня была до замужества куртизанкой по имени Миягино. Во всяком случае, для Акинари идеал женской любви, верности и самопожертвования был воплощен в имени Мияги.
В основе рассказа «Могила Мияги» легенда о пяти девушках из увеселительного заведения в порту Кандзаки, которые вняли проповеди вероучителя Хонэна, следовавшего в 1207 г. водным путем в ссылку на остров Сикоку, и бросились в море, уповая на милость Будды Амиды. Согласно легенде, люди достали тела несчастных и похоронили их, а вернувшийся в том же 1207 г. из ссылки Хонэн прочел о них заупокойные молитвы. Об этом существовали записи в хрониках близлежащего храма Нёрайин, но в 1520 г. храм был перенесен в другое место, и записи погибли, а память сохранялась. В 1692 г. был возведен памятный камень «Могила дев веселья» (Юдзёдзука) с пятью именами, среди них и Мияги. Этот памятник видел и Уэда Акинари, только его местонахождение сегодня, возможно, несколько отличается. Сейчас памятник находится в маленьком парке Умэгаэ в городе Амагасаки.
Помимо устной традиции, легенда о пяти куртизанках из Кандзаки передавалась и в письменных памятниках. Достоверно известно, что она была включена в путеводитель Акисато Рито «Иллюстрированный справочник достопримечательностей провинции Сэццу» (Сэццу мэйсё дзуэ, 1798), но мы не знаем, пользовался ли Акинари этим источником.
Рассказ «Могила Мияги» переведен по тексту, составленному публикатором Накамурой Юкихико по авторской рукописи Акинари, хранящейся в библиотеке Тэнри, – «Свиток Тэнри» (Тэнри Кансубон), с небольшими дополнениями лакун фрагментами из «Рукописи пятого года эры Бунка». «Рукопись пятого года Бунка» имеет значительные расхождения с авторским текстом «Свитка Тэнри» в той части рассказа, где говорится о продаже Мияги владельцу публичного дома. В «Рукописи пятого года Бунка» мать героини изображена не обманутой аристократкой, несведущей в житейских делах, как в данном переводе по «Свитку Тэнри», а несчастной женщиной, которая сознательно продала дочь из-за нищеты и отчаяния, а затем покончила с собой.
Славословие поэзии
Самый короткий рассказ в сборнике «Сказки весеннего дождя» мало похож на произведение повествовательного жанра, скорее это эссе о стихах антологии «Манъёсю». Автор задается вопросом о том, почему в четырех стихотворениях из антологии «Манъёсю» примерно одними и теми же словами говорится о журавлях, летящих кормиться на обнаженные отливом отмели. Акинари не относит это на счет поэтического приема аллюзии или использования устоявшихся формул, он видит в подобных повторах подтверждение своих идей о «прямодушных» (наоки кокоро) людях древности, которые непосредственно и искренне воспевали то, что представало взору. Одни и те же пейзажи вызывали, по его мнению, схожие отклики в стихах.
Вопрос о том, почему Акинари включил в сборник новелл этот короткий фрагмент, остается открытым. Очевидно, что тема его волновала: те же стихи, которые он обсуждает в «Славословии поэзии», он рассматривал в своих филологических работах, таких как «Золотая пыль» (Кинса, 1803), а также цитировал