— «Помпадур»? Из бараньей корейки, вымоченной в соусе бешамель, обвалянной в сухарях, как наши пожарские котлеты, и так далее.
— Давно мечтал изучить все кулинарные тонкости, — снова засмеялся Драчёв, радуясь интересному собеседнику. — А почему корейка корейкой называется? Не думаю, что от Кореи.
— Конечно, не от Кореи, — деловито ответил Василий Артамонович. — Просто это спинная часть баранины, телятины или свинины, по-французски называется «каре». А мы переделали в корейку.
— Тогда и надо писать «карейка», чтобы не возникало путаницы. Если согласен, можешь хоть сегодня выходить на работу, а я задним числом все оформлю. Жить будешь у меня, я пока в двух комнатах, а скоро перееду аж в три комнаты на Тверской-Ямской.
— Красиво живете, товарищ генерал-майор.
— По семье тоскую, — отразил упрек главный интендант. — Жена и дочки в Новосибирске. И неизвестно, когда вернутся из эвакуации.
— Сейчас вся страна разлучена, — строго заметил Арбузов.
— Что так, то так, — вздохнул Драчёв. — Ну что, товарищ шеф-повар, поступаете к нам в ресторан «У Василия»?
— «У Василия»?
— Я имею в виду Василия Блаженного. — Павел Иванович кивнул в сторону окна, за которым вставал самый известный в России собор.
— Деваться некуда, поступаю.
Столовая в управлении с недавних пор располагалась в подвале здания. Павел Иванович лично отвел туда человека на костылях и представил его коллективу:
— Извольте любить и жаловать: Арбузов Василий Артамонович, до революции служил поваром во Франции.
— Ого! — удивился повар Антонов, доселе руководивший столовой.
— Служил в русском экспедиционном корпусе в качестве повара, — поспешил пояснить новоявленный.
— Вместе со мной, — добавил Драчёв. — Герой двух войн. В прошлом году получил множественные ранения, выполняя на фронте особое задание. Отныне поступаете в его полное распоряжение.
Далее заниматься столовой было некогда, и Павел Иванович поспешил к замначальника вещевого управления Тармосину разбираться со сталями для касок.
— Итак, — стал докладывать Тармосин, — по истечении четырех месяцев нам предложено несколько вариантов сталей для замены касок И-1. Испытания проводились сразу на опытно-валовом производстве.
— Я в курсе, — сказал Драчёв. — Из опытной стали огромные партии шлемов шли сразу в войска. В итоге мы имеем сталь И-2, у которой в составе значительно меньшее количество никеля, чем И-1. Пулестойкость хоть немного, но лучше.
— Но при этом, Павел Иванович, производители составили отчет о том, что при штамповке касок из И-2 больше, чем при штамповке из И-1.
— Насколько больше?
— Значительно больше, товарищ главный интендант.
— Это уже хуже.
— Предлагалось испытать и прошли через испытания четырнадцать вариантов марок сталей. Итог один: сталь марки И-1 предпочтительнее. Вот заключение Корюкова.
— Ну, так и надо вернуться к И-1.
— Решение за вами.
— Осенью прошлого года проблема заключалась в том, что сталь И-1 нуждалась в дорогих и дефицитных легирующих добавках, которых тогда не хватало. А теперь они вновь поступают в нужных количествах. Стало быть, ответ простой: И-1.
— И четыре месяца испытаний насмарку?
— А что делать, Филипп Григорьевич? Се ля ви. Давайте я подпишу бумагу.
Глава двадцать вторая
Блаженная тишина
В первый день по приезде из Архангельского, раскидав наконец все дела, поздно вечером Павел Иванович вместе с Василием Артамоновичем ехал домой в Потаповский переулок. Шофер Гаврилыч радовался возвращению своего начальника, но при этом вздыхал:
— Думали, как отвалили немца от Москвы, так и дальше погоним. Да шиш с маслом! Силен проклятый германец.
После победы под Москвой, согласно плану, одобренному Сталиным, началось контрнаступление Красной армии на других направлениях. Ожидалось снятие блокады Ленинграда, рывок на Калининском и Западном фронтах с освобождением Ржева, Можайска и Вязьмы, на юго-западе — освобождение Орла, Курска, Харькова и Донбасса. Но на севере удалось только освободить Тихвин, и Ленинград оставался в блокаде. Ржевско-Вяземская операция приносила больше потерь, чем успехов. А на юго-западе отогнали врага от Рязани и Тулы, но наткнулись на сильную оборону немцев вдоль тысячекилометровой линии от Брянска до Ростова-на-Дону и застопорились. Сводки Информбюро больше не приносили радостных известий о новых и новых освобожденных городах и поселках.
— Одно хорошо, — продолжал водитель, — как второго и третьего января два раза поорала проклятая, так с тех пор молчит. Уж два месяца как затаилась.
— Кто? — спросил главный интендант Красной армии.
— Да воздушная тревога, будь она неладна. Сирена занудная. Шут его знает, почему так называется — сирена.
— А это, уважаемый Владимир Гаврилович, — принялся объяснять Драчёв, — в древнегреческой мифологии так назывались демоны, сверху по пояс дамочка, а ниже пояса — навроде домашней птицы, курицы или индейки. Они имели громкий, красивый и завораживающий голос, которым, сидя на утесах, привлекали корабли, и те разбивались о скалы.
— Красивый? А этот-то противный.
— Ну, это народ так в шутку придумал.
— Тогда понятно. Лучше ее голос не слышать вовсе. Больно гадко орет. Но с третьего января молчок. А помните, Палываныч, как нас с вами тогда чуть дважды не накрыло? Сперва у Центрального телеграфа, потом у Большого театра.
— Еще бы не помнить...
В Потаповском переулке главный интендант велел водителю подождать, отвел нового шеф-повара столовой в квартиру, показал, где что, поселил жильца в детской комнате:
— Располагайся, Василий Артамоныч, будь как дома. А потом мы с тобой на Тверскую-Ямскую переедем. Хотелось сегодня еще погутарить, но тебе выспаться надо, а я вернусь в управление, малость посплю, а утром еще дел по горло. Завтра за тобой к семи пришлю Гаврилыча.
— Да ладно, я сам как-нибудь...
— На костылях? Еще чего!
На обратном пути Кощеев удивлялся:
— Чего это вы? Спали бы дома. Я слыхал, сегодня Палосич отдыхает.
Палосичем звали личного сталинского шофера Павла Иосифовича Удалова, и если он отдыхал, значит, вождя в Кремль не привозил. В дни работы Сталина в Кремле всем руководящим работникам военного ведомства, включая главных интендантов, полагалось оставаться на своих местах до тех пор, пока не придет оповещение, что Палосич уехал.
В тот день, 5 марта 1942 года, Сталин и впрямь оставался на Ближней даче в Кунцеве, а посему можно было спокойно переночевать в Потаповском. Но Павлу Ивановичу не терпелось остаться одному и написать