— Сопроводи меня в магазин, Джон, — чинно попросила я.
* * *
Марта
Когда мы остановились возле двери под кокетливой вывеской «Салон готовых платьев мадам Авьер», солнце уже ощутимо жгло кожу, несмотря на тень от шляпы. В лавку вела изящная дверь, голубая, с резными окошками, но было видно, что краску давно не обновляли — всю поверхность покрывали мелкие трещины. А за рассохшейся витриной с чистыми стеклами на розовом атласе были разложены жемчужные бусы, изящные перчатки, шляпы и кружевные парасоли.
Сама мадам, хрупкая, как статуэтка, грустная женщина средних лет, встретила нас на пороге. Она испуганно отшатнулась, когда вслед за мной в лавку ввалился Джон.
От его шагов скрипучий паркет яростно взвыл. Слуга сразу же сел на хрупкую софу из затертого светло-серого вельвета, а хозяйка, замерла, не сводя настороженных глаз со своей мебели. Видимо, ждала, рухнет ли ее софа под немалым весом слуги.
Я тоже была недовольна — надеялась, что Джон не будет заходить внутрь, а отправиться по своим делам.
Но софа устояла. И довольная хозяйка вздохнула с большим облегчением.
Внутри было прохладно и мило, хоть и бедность проглядывала из потемневших зеркал, затертых пыльно-розовых стен, трещин на потолке. Но рука хозяйки чувствовалась в начищенном до блеска паркете, белоснежной кружевной вуали, драпирующей стены, букетов весенних цветов в кувшинах.
Платья были удивительно хороши, хотя я плохо разбиралась в моде. Да и в магазинах готового платья был лишь однажды, когда мы с Тамиллой покупали мне наряд для выпускного вечера с курсов Пратской академии. Именно в нем я и приехала в Вилемс.
В основном же я донашивала платья Черити. Мне приходилось их переделывать, удлиняя в талии и дошивая оборками юбку, чтобы не торчали ноги. Потому что если по толщине я была такая же, как и она, то по росту — выше на целую ладонь.
Походив вдоль рядов муслиновых волн и белого кружева хлопка, через который просвечивало черное тело манекена, я остановилась возле дневного платья цвета фуксии. Сшитое изо льна, с рукавами-фонариками и длинной, присборенной на талии юбкой, оно притягивало взгляд. Поэтому долго думать я не стала.
Приложив его к себе и покрутившись перед тусклым зеркалом, я убедилась, что по длине это платье подходило мне как нельзя лучше, и велела сразу же упаковать его.
Мадам Авьер в этот же момент завернула покупку.
— Подходящего платья, в котором можно было бы ходить на службу, у меня нет, — ответила мадам на мой вопрос о наряде для работы, как на том настаивал граф. — Дамы из Нордши в основном предпочитают юбки и блузы. Но, может быть, вы хотите еще одно дневное платье для прогулок? Посмотрите на это чудесное, из желтого муслина. Когда я шила его, то представляла, как этот город наполнится пенистыми кружевами и яркими красками.
Я покачала головой. Не покупать же мне четыре платья, как того требовал граф — два для дома и два для работы! И совершенно не хотелось спускать все деньги, которые он мне выдал. Неизвестно, будет ли вторая выплата. Пребывание в гостинице Вилемса подточило мои финансы, и мне понадобятся средства, чтобы вернуться в Прату и снять там жилье на первое время, дотянуть до жалования в «Рачительном пони».
Мадам Авьер понимающе улыбнулась и отвела меня к полке с юбками, в которой, покопавшись немного, я выбрала себе длинную бордовую из гладкой льняной ткани.
Хозяйка быстро сбегала в подсобку и принесла мне фисташковую, зауженную в талии, с крошечными перламутровыми пуговками блузу.
«Удивительно, — думала я, гладя рукой гладкий, словно шелк, хлопок, — такие изысканные вещи посреди этого царства бедности».
Глаза Авьер сияли, как звезды. Она заметно оживилась и даже перестала опасливо коситься на Джона. Года словно соскользнули с нее, и она вновь стала девушкой, задорной и полной жизни.
Я невольно пожалела ее, ведь по какой-то невидимой иронии судьбы, мадам Авьер, обладая столь тонким и нежным вкусом, была вынуждена держать магазин одежды среди горных дам, славящихся суровым нравом.
Когда я расплачивалась, то поймала довольный взгляд Джона. Решив, что все закончилось, он бодро поднялся, заполнив собой комнату, и с грохотом устремился к двери, отчего у мадам Авьер нервно дернулось веко.
После некоторой заминки она спросила:
— Желаете ли посмотреть дамские мелочи?
— Дамские мелочи? — громко произнесла я, наблюдая, как багровеют покрытые щетиной щеки Джона.
— Панталоны, чулки из сангийского шелка, — бойко принялась перечислять мадам Авьер, — лифы, и другое белье.
Джон возмущённо кашлянул, но получилось что-то похожее на бульканье.
— Цены очень умеренные. Это старые запасы, здесь все равно никто не носит такое: местные дамы предпочитают практичное хлопковое белье.
С порога послышалось кряхтение, я повернулась — Джон расстегивал ставший тесным воротничок своей клетчатой рубашки. Он топтался на месте, словно не зная, куда себя деть. И это все решило! Ну, еще и то, что я никогда в руках не держала вещей из сангийского шелка.
— Конечно, — я повернулась к хозяйке. — Мне как раз нужны панталоны.
— Жду вас возле рынка, — прокряхтел Джон, выскакивая за дверь. Колокольчик на входе коротко прозвенел.
— Какая невоспитанность, — вздохнула мадам, провожая взглядом слугу графа, который быстро ретировался по направлению к рынку, на ходу широко размахивая руками. — Оставить свою госпожу одну!
«Возмутительно, — согласилась я. — Решил, наверное, что никуда я здесь не денусь, а кружечка пенного взвара, который он не допил в прошлый раз, — самое то перед долгой дорогой».
— Ничего, — мило улыбнулась я, — вещей совсем немного. Сама донесу.
И поскорее протянула руки к нежнейшим панталончикам из тонкого шелка, что хозяйка разложила прямо передо мной.
Легкие, словно паутинка, и вышитые серебряной нитью по поясу. Я не то чтобы носила — я никогда не держала ничего подобного в руках! И я купила их. Это было совсем недорого для такой чудесной вещи! И разве я не заслужила их? Тем более, у меня все еще оставались деньги на проезд.
Хозяйка была рада, как ребенок. Я так подозреваю, что бельё, как и платья, она шила сама, и ей совершенно некому было их предлагать. Все это время она страдала, как художник, чьи творения отвергал жестокий