– Ему было так одиноко… – тихо повторила она.
Не фраза и не тон, а пустой взгляд этой красивой, бледной женщины с норманнскими чертами сицилийской знати, явно богатой, заставил его открыть пассажирскую дверь. Девушка нервно схватила сверток. Полицейский позвал напарника, она укусила его, исцарапала, выкрикивая невероятные для такой красавицы оскорбления. Им удалось ее удержать, не надевая наручников, но на шум собралась толпа, и тогда один полицейский, Марио Витали, быстро развернул ткань – тончайший шелковый шарф. Внутри был череп. Несколько секунд он пытался убедить себя, что это, возможно, череп кошки или собаки, но сомнений не было – он держал в руках череп ребенка.
Последующий обыск в квартире на последнем этаже по улице Энрико Ферми показал, что более года Беатриче Сантьяпики, дочь влиятельного синьора из Сиракуз и дамы благородного происхождения, ежедневно посещала палермское кладбище. Она оставляла цветы на самых заброшенных могилах, гуляла по самым неухоженным уголкам, где надгробия были разрушены, буквы отколоты, а фотографий похороненных не было. В ее гостиной обнаружилось довольно много тех самых фотографий – там девушка создала личное кладбище. Она снимала с могил портреты, выламывала старые таблички с надписями, а иногда добиралась даже до останков заброшенных покойников. Из-за недавних землетрясений могилы осели и гробы растрескались. Беатриче забирала куски дерева, ткани и кости и хранила все это у себя дома, окружив свечами, блестящими вертушками, окуривая благовониями. Особенно ее привлекали старые детские могилы в отведенном для них уголке, с белыми надгробиями и гипсовыми ангелочками. Ее интересовали дети без имени или некрещеные, и она, понемногу отгребая землю, брала части их скелетов. В каталоге вещей, изъятых из ее роскошного пентхауса, значились две безымянные урны, и появилась вполне обоснованная гипотеза, что девушка подмешивала пепел в тесто, из которого пекла печенье себе на завтрак.
Влиятельная семья задействовала для защиты дочери все связи.
– Она всегда говорила, что чувствует себя ближе к мертвым, чем к живым, – сообщила следователям психолог, наблюдавшая Беатриче. – Это культ умерших, не надругательство над ними. Беатриче абсолютно безобидна. Еще в детстве она утверждала, что общается с ду́хами, в деревне присутствовала на всех поминках – иначе как одержимостью такое не назовешь. Она даже убегала из дома на кладбище, садилась на автобусы, чтобы попасть на похороны совершенно незнакомых людей, потому что, по ее словам, «они ее звали». После многих лет терапии, когда Беатриче стала совершеннолетней, мы с ее родителями решили попробовать радикальное изменение: перевезти ее в Палермо – город живой, яркий и полный стимулов. Надеялись, что это пойдет ей на пользу. Но Беатриче лишь нашла кладбище побольше и других покойников, о которых решила по-своему заботиться.
После временной госпитализации в психиатрическое отделение, оказавшись вдали от родных могил и домашнего кладбища, Беатриче погрузилась в галлюцинаторный мутизм [16]. Целыми днями она беззвучно шепталась с сущностями, которые являлись только ей, но не разговаривала с врачами, не реагировала на терапию. Учитывая неизбежный приговор за надругательство над телами и осквернение, семья добилась признания ее невменяемой. Они настояли, чтобы, учитывая крайне хрупкое состояние девушки, ее направили отбывать наказание подальше, на север. Мать и сестра поселились рядом с клиникой, в которую направили Беатриче, привезли ей плакаты и диски группы Lollipop, ее плюшевые игрушки и все безделушки, не связанные со смертью, покойниками или кладбищами. Они пытались, вся семья пыталась понять ее, общаться с ней, выяснить, что же с ней не так. Провожая дочь в «Структуру», они молились, чтобы она нашла там хоть что-то способное вернуть ее к реальности, чтобы психиатры подсказали ей нечто в реальном мире, за что она могла бы ухватиться. К счастью, Беатриче нашла это «нечто», хотя и без помощи психиатров.
14
Комнату переполняли пять совершенно разных эмоций.
Скорчившаяся на полу Фьямма была воплощением ужаса. Она закрывала лицо руками, теребила волосы, сдавленно стонала, не в силах сдержаться. Скорее всего, мужчина швырнул ее на пол, чтобы отобрать пистолет, но возможно, она сама упала, избавившись от оружия, перевоплощаясь в роль жертвы. Но страх – первобытная и очень мощная сила, с которой трудно справиться, и ей это не удалось.
Беатриче была спокойна, почти счастлива. Мужчина крепко держал ее левой рукой, его пальцы впивались в ее белоснежное плечо – неизбежно останется синяк. Пистолет, который еще недавно держала в руке Фьямма, теперь упирался прелестной девушке в висок. И все же Беатриче мечтательно улыбалась – то ли потому, что ей было все равно, умрет ли она, то ли потому, что она считала себя пленницей духа, а может, просто не могла осознать реальность происходящего, как с ней часто бывало.
Мойра стояла неподвижно, сосредоточенная, как мангуст перед коброй. Внимательная, готовая ко всему. Она успевала следить одновременно за Фьяммой, мужчиной, Марой, Беатриче, пистолетом и прикидывать пути бегства: назад, в гостиную, и чуть дальше, к стеклянной двери, через которую они вошли всего лишь вчера…
а кажется, будто прошли годы
Ее лицо застыло маской абсолютной, всепоглощающей сосредоточенности.
Мужчина был явно сильно встревожен, он крепко держал Беатриче, хотя та и не пыталась вырваться, будто боялся, что она вот-вот ускользнет. Он вспотел, усы блестели мелкими каплями, дрожавшими в такт с его телом. Он явно не привык к таким оборотам и, судя по тому, как он держал пистолет, оружие тоже держал не часто. Он не походил на убийцу, не выглядел закоренелым преступником и, главное, не был похож на мертвеца. Это был живой человек, загнанный в ловушку.
Мара стояла позади Мойры. В глубине души она беспокоилась за Беатриче – пистолет есть пистолет. Еще глубже теплилась жалость к Фьямме, которую ей хотелось утешить, ведь в этот момент рушились все ее представления о мире, а Фьямме нужны были ее устои. За Мойру она не волновалась: если кто-то и выберется из этой передряги, то наверняка Мойра. Но сильнее всего ее охватило изумление. Перед ней стоял элегантный мужчина. И нет, не кто-то, похожий на элегантного мужчину, а именно он. Целый год через дыру в шторе она смотрела, как он приходит и уходит, знала его походку, манеру двигать руками, форму лица, улыбку, уши, плотно прилегающие к голове, узковатые плечи – она невольно запомнила множество мелких деталей, бессознательно их отмечая. Перед ней был не призрак, а тот самый человек, который в течение года входил в дом, поднимался по лестнице и открывал дверь в квартиру над той, в которой жила она. Это был он.