– Что-то хорошее? – спросил Ананд.
– Нет. Ужасное. Но при этом – до невозможности справедливое.
Перед тем как сдаться, она попросила Ананда об одолжении. Он сказал, что ради нее сделает все.
* * *
Леванто был точно таким, как она его помнила. Те же улицы, набережная, извилистые дорожки, ведущие в холмы. «Твинго» поскрипывала, протестуя, преодолевая крутые повороты.
– Здесь повыше. Место странное – и холмы, и море, – пояснила она.
Они остановились перед большим темным домом, и Ананд вдруг смутился.
– Наверное, вам лучше пойти одной. Но если хотите, я провожу.
– Нет, лучше я сама, – ответила она.
Она уже собиралась выйти, но, поддавшись порыву, обняла его. Так спонтанно она не обнимала ни одну из подруг, даже Беатриче.
– Ты настоящий рыцарь, Ананд Дхаван. Наверное, единственный рыцарь, который встретился на моем пути.
Парень посмотрел на нее растроганно и не смог вымолвить ни слова. Мара вышла, взяв все свои сумки. Это была ее последняя остановка. Она услышала, как «Твинго» отъезжает, и пожелала, чтобы у парня хватило благоразумия найти отель, принять душ и проспать двенадцать часов подряд. Поднявшись по черным каменным ступеням, она постучала в дверь. Было поздно, десятый час. За дверью послышались тяжелые шаги.
сейчас откроется, и меня встретит заместитель квестора Дионизи
Но, когда дверь открылась, на пороге стоял ее бывший муж Лука.
8 апреля 2017 года
Уехав из родного поселка, чтобы выйти замуж за странного итальянца, который даже не был богат, Люся Самойлова разорвала все связи с семьей. Однако Серджо Пировано, аптекарь из Леванто, оказался тем человеком, с которым у девушки, родившейся и выросшей в поселке Крупское, а после школы переехавшей в Минск изучать иностранные языки, нашлось много общего. Они оба были из крестьянских семей и строили будущее, надеясь только на себя. Познакомились они во время поездки по России, организованной Гильдией фармацевтов. Серджо поехал нехотя – не любил холод. В Минске Люсю назначили гидом их группы. Ее итальянский еще немного хромал, но юношеская горячность и искренность компенсировали все недостатки с лихвой. Это была любовь с первого взгляда. Они начали писать друг другу длинные письма, которые семья Серджо встречала с легкой насмешкой, а семья Люси полностью игнорировала. В конце концов Пировано, человек действия, взял отпуск и вернулся в Россию, чтобы сделать Люсе предложение. Он не обещал ей золотые горы, но уверял: в Италии у нее всего будет в достатке – кроме холода. Она бросила учебу и поехала с ним. Через две недели они поженились. Был 1973 год.
Подозрения, с которыми соседи смотрели на пару (красивая русская охотница за деньгами и бедный очкастый фармацевт), постепенно рассеялись. Люся, ставшая Луизой, и Серджо были идеальной парой, и за тридцать лет брака ни разу не поссорились. Они одинаково смотрели на мир, их объединяло одинаковое чувство юмора и, главное, страсть к книгам. Однажды, слушая репортаж о грандиозной библиотеке Умберто Эко, занимавшей весь его дом, Серджо с притворным раздражением буркнул:
– Просто они нашу не видели.
Он преувеличивал, но не слишком. У них не было энциклопедий или художественных каталогов, потому что на полках не хватало места для высоких или толстых томов. Но в их доме, а особенно в каменном домике родителей Серджо, превращенном в личную библиотеку после продажи земель, хранилось бесчисленное количество карманных изданий итальянской, русской и зарубежной литературы, опубликованных с 1973 года, года их свадьбы, до 7 марта 2003 года, когда Серджо увезли на «скорой», и он больше не вернулся. После этого Луиза больше ни одной книги не купила – без Серджо. Но и старые не выбросила. Речь шла о тысячах томов в полной сохранности, лишь слегка пожелтевших на свету. Эти книги были символом их жизни – крепкого брака, встречи двух душ, счастья, построенного на малом. Но они также стали основой глубокого презрения, которое Луиза питала к Мариэле, родной дочери, до последнего дня своей жизни. Этот дом, возможно, не был полон любви, но определенно был пропитан культурой, а человек культурный обязан был бороться с любыми извращенными инстинктами человеческой природы. Когда ей сообщили о трагедии, Луиза выслушала молча, затем ушла к себе, переоделась и поехала в больницу к зятю и внукам. Она никогда не спрашивала о дочери, и если кто-то, например родственник, упоминал о ней, то отвечала, что в ее присутствии имя этой женщины звучать не должно, и любое упоминание о ней, прямое или косвенное, приведет к разрыву отношений. По словам племянницы Серджо, Луиза винила в случившемся себя. Возможно, она плохо воспитала дочь, была недостаточно внимательна, допустила, чтобы в дочери развилось искаженное восприятие реальности, не заметив тревожных сигналов. Отношения между ними всегда были прохладными: Луиза редко говорила Мариэле теплые слова, чаще критиковала, осуждала, выражала разочарование.
Луиза ожидала большего от дочери, которой они с Серджо дали все, чтобы стать достойным членом общества. Но максимум, чего добилась Мариэле, – это удачный брак, что, конечно, неплохо, и рождение двух детей. Луиза обожала Луку и была любимой, хоть и строгой, бабушкой для Клары и Андреа. Сложные отношения у нее были только с Мариэле – дочерью, которая, казалось, получилась лишь наполовину. Серджо не разделял ее мнения, всегда говорил, что в нужный момент его девочка покажет, на что способна. И он оказался прав, хотя Луиза благодарила всех святых, что ему не довелось узнать, как именно.
Она была уверена: дочь почерпнула знания, которыми воспользовалась, именно из отцовских фармацевтических книг. Для Луизы Мариэле была мертва. Она не хотела вспоминать ни последнюю их беседу, ни совместные моменты, ни ее детство. Ее волновали только три человека, которых ее дочь пыталась убить. Примерно через год после вынесения приговора она начала получать от нее письма. Луиза ни разу не ответила, случайно открыв только первое, а остальные выбрасывала не читая. Мариэле пыталась связаться с матерью через двоюродную сестру по отцу – единственную родственницу, согласившуюся ее навещать, – но безуспешно. С момента ареста мать стерла ее из своей жизни, хотя не могла запретить зятю и внукам говорить о ней. Этот позор она терпела как искупление, сгорая со стыда при упоминании имени дочери. Она попросила у Луки лишь одно, и он согласился, хоть и неохотно. Она продала ему дом в Леванто с условием, что он будет переписан на детей, как только оба достигнут совершеннолетия. Так она могла