Кел остановился за моей спиной — близко, но не вплотную. Достаточно, чтобы я почувствовала тепло его тела сквозь вечерний воздух.
— Скорее удивлена. Обычно вы выбираете общественные места. Чтобы быть замеченным.
— А иногда хочется тишины. Особенно когда знаешь, кто в ней прячется.
Я обернулась.
Он стоял, прислонившись к колонне, будто был частью этого заката. Тень мягко ложилась на его лицо, делая глаза еще темнее, чем днем. Он выглядел уставшим. Но не слабым. Никогда не слабым. Легкая небритость на щеках, едва уловимая усмешка на губах. Вид, от которого в груди сжимается что-то горячее — как перед шагом в пропасть, в которую уже хочется прыгнуть.
— Я пришел не спорить, — сказал он. — Просто… иногда легче дышать вне зала Совета.
— Вам стало тесно среди протоколов?
Он усмехнулся и сделал шаг ближе, почти вровень со мной.
— Мне стало скучно среди притворства.
Я снова отвернулась к горизонту. Ветер шевельнул мои волосы — и в следующее мгновение пальцы Кела легко, почти небрежно, откинули прядь с моего плеча. Прикосновение длилось меньше секунды. Слишком мимолетное, чтобы сделать замечание. Слишком явное, чтобы его игнорировать.
— Вы действительно заинтересованы в этом проекте? — спросила я, не оборачиваясь, но голос прозвучал тише, чем хотела.
— А вы все еще в этом сомневаетесь?
— Вы умеете притворяться.
— А вы — нет?
Я сжала губы, но не ответила. Он тоже молчал. Мы стояли так, слушая шелест листьев и далекие голоса из резиденции.
— Мне действительно интересно, — наконец сказал он. — Это наш с вами первый реальный контакт с людьми. Я хочу, чтобы он получился. Не из вежливости. А потому что мы слишком долго жили с мыслью: выживание — это цель.
Я медленно повернула голову. Кел уже не смотрел на горизонт. Только на меня.
— А еще?
Он сделал полшага ближе. Теперь между нами оставалось лишь дыхание. Его голос стал тише, глубже, почти интимным:
— Еще я не встречал никого, кто говорит со мной с таким холодом… и при этом смотрит так, будто жаждет услышать, что я скажу дальше.
«Мойра, — приказала я себе. — Не двигайся. Не реагируй».
Но взгляд сам скользнул к его губам. И это была ошибка.
— Вы многое себе позволяете, Кессар, — выдохнула я, чувствуя, как тепло поднимается к шее.
— Я просто говорю правду, — прошептал он. — Если желаете, могу перестать.
— Не стоит. Делайте что хотите.
Я оттолкнулась от перил и направилась к двери. Шла ровно, шаг за шагом, не оборачиваясь. Только у самой створки позволила себе глубокий вдох — медленный, обжигающий.
Он снова сказал слишком много. А я… снова не захотела его остановить.
И это было уже не просто раздражение. Это было желание. Глупое, опасное — но живое, слишком живое.
Глава 5
На следующее утро сообщение от матери пришло неожиданно. Сухой официальный стиль: «Подготовь себя и Кессара к поездке в город. Контактная встреча перенесена на следующую неделю».
Я перечитывала эти слова несколько раз, будто между строк могла найти объяснение, почему теперь нам предстоит провести вместе еще больше времени. Больше этих странных пауз, когда разговор внезапно обрывается, но тишина между нами говорит куда больше любых слов. Больше взглядов, которые я ловлю на себе, когда делаю вид, что не замечаю.
Он появился, как всегда, в самый неподходящий момент — без стука, без предупреждения, словно имел полное право входить куда угодно.
— Вы видели? — спросил он, и в его голосе я уловила ту самую ноту, которая заставляла меня внутренне напрягаться. — Мы едва успеем подготовиться. Все перенесли.
— Уже в курсе, — отозвалась я, не отрывая взгляда от экрана. — И к сожалению, нам придется работать вместе еще теснее.
Повернулась, не дождавшись ответа.
Его губы дрогнули в едва заметной усмешке, и я поняла, что он прекрасно чувствует мое напряжение.
— Вы говорите это так, будто боитесь остаться наедине со мной. А я-то думал, мы неплохо ладим.
— Я не боюсь. Я просто ценю свое время и предпочитаю работать с теми, кто не превращает каждое совещание в спектакль.
К моему удивлению, он тут же переключился на деловой тон, достал планшет и начал обсуждать детали подготовки. Ни намека на привычную иронию, ни одного двусмысленного взгляда — только четкие вопросы по протоколу и логистике. И это внезапное перевоплощение беспокоило меня больше, чем его обычное поведение.
— Вы умеете быть серьезным, когда захотите, — не удержалась я от замечания.
Он задержал на мне взгляд чуть дольше необходимого, и в его глазах мелькнуло что-то неуловимое.
— Когда это важно — да, — кивнул он. А потом, с легкой небрежностью, добавил: — Хотя должен признать, с вами мне особенно трудно соблюдать правила. Вы вызываете во мне желание… экспериментировать.
Я сделала вид, что не расслышала последнюю фразу, но ощутила, как по спине пробежали мурашки. Он, конечно, заметил это — его глаза блеснули удовлетворением, но он тут же вернулся к обсуждению маршрута.
После обеда я отправилась в технический сектор проверить прототипы переводческих чипов — маленькие устройства, которые должны были вживляться под кожу для мгновенного перевода речи. В этом стерильном пространстве, среди мерцающих экранов и точных приборов, я всегда чувствовала себя в безопасности. Здесь все подчинялось логике и расчетам, здесь не было места непредсказуемым эмоциям.
Даже дышалось легче… Пока за спиной не раздался голос:
— Мойра, один из чипов уже активирован. Хотите проверить, как я теперь понимаю человеческую речь?
Я обернулась и увидела Кела, непринужденно опирающегося о стол. В его позе была та самая легкость, которая всегда казалась мне обманчивой — будто за каждым его движением стоял точный расчет.
— Если перевод будет умн… точнее ваших шуток, это уже будет прогресс, — парировала я, стараясь сохранить ровный тон.
— А если окажется, что мои шутки и есть самый точный перевод человеческих эмоций? — Кел сделал шаг ближе, и пространство между нами внезапно сжалось.
Я почувствовала, как воздух стал гуще, как сердце начало биться чуть быстрее.
— Тогда боюсь, в этом мире нас никогда не поймут, — ответила я спокойно. Почти. Голос все же дрогнул. Совсем чуть-чуть. Он это услышал. Конечно, услышал.
Он улыбнулся — медленно, словно наслаждаясь моментом,