Клава только вздохнула. Это верно, она никогда не умела сдерживать себя, когда видела обман, предательство, подлость. И как ей можно было оставаться спокойной перед этим наглецом Рыжиковым!

– Как с отъездом? – спросила Клава. Иван Сергеевич сказал, что магазин ему разрешено закрыть. Скоро придут подводы, он погрузит на них продукты и двинется в сторону Старой Руссы. Вместе с ним поедет его жена, найдется на подводе место и для Клашиной матери.
Иван Сергеевич задумался.
– Ну, а Саша, что ж… пусть остается, раз такое дело. Сам молодым был, понимаю. – Он умоляюще посмотрел на Клаву. – Тебе сына доверяю… Присматривай за парнем, если можешь… будь ему за старшую.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Расставшись с Иваном Сергеевичем, Клава прибежала домой и сказала матери, чтобы та срочно готовилась к отъезду.
– Куда ж я без тебя-то, дочка? – Евдокия Федоровна вновь принялась жаловаться на больные ноги, на старость.
– Что делать, мама, так надо, – уговаривала Клава. – Ты же не одна поедешь… С Бондариными… У вас и подвода будет.
Клава направилась к хлебозаводу, где группа комсомольцев несла охрану. Среди них были Саша Бондарин и Дима Петровский. С винтовками за плечами, они ходили вокруг завода, проверяли пропуска у машин, въезжающих в ворота.
– Ну, как отец? – нетерпеливо спросил Саша.
– Молодец у тебя батька… все понимает, – сказала Клава. – Согласился он… с матерью уезжает. Ты поди простись с ними.
– Сменюсь – обязательно зайду… – пообещал Саша. – Это хорошо, что они уезжают.
– А что с нами будет? – спросил Дима Петровский. – Говорят, фашисты совсем близко от Острова… Послали бы пас в окопы. Мы бы уж их встретили… – он посмотрел на свою винтовку. – А то держат около завода! А зачем?
– Значит, надо… приказ такой, – возразил Саша. – До последнего стоять будем…
– Стоять, стоять, а сами ни одного выстрела не сделали. Какая же это война – у завода торчать.
Неожиданно на шоссе показалось четверо мотоциклистов. В серых пропыленных гимнастерках, в надвинутых на глаза стальных шлемах, они с оглушительным треском мчались к хлебозаводу.
– Ребята, а, может, это… – сдавленным голосом крикнул один из истребителей. Он не договорил. Но все поняли, кого он имел в виду.
Ребята переглянулись и вопросительно посмотрели на Клаву.
Та не сводила глаз с мотоциклистов. А вдруг это и в самом деле фашисты, какой-нибудь их передовой отряд? Сейчас они дадут очередь из автоматов, сомнут ребят и ворвутся в город…
Забыв снять винтовки с плеч, истребители все еще растерянно топтались на шоссе.
И Клава вновь почувствовала себя вожатой, которая без промедления должна найти выход, принять решение.
– Ложись! К бою готовься! – скомандовала она.
Ребята сорвали с плеч винтовки и плашмя упали на землю – кто за придорожный камень, кто за бугор, кто за груду кирпича. Щелкнули затворы.
Мотоциклисты приближались. Клава схватила булыжник и, взмахнув им, как ручной гранатой, выбежала на дорогу.
– Стой! Пропуск!
Мотоциклисты, резко затормозив, замедлили ход и остановились в нескольких шагах от Клавы. Пыль рассеялась, и она увидела красноармейские гимнастерки, пилотки со звездочками, русские обветренные лица.
– Ого! Храбрая дивчина! – улыбнулся один из мотоциклистов.
– Граната у нее хороша! – поддержал его второй. – Последнего, наилучшего образца…
– Пропуск! – с деланной строгостью потребовала Клава. Строгость была напускной. Клаве тоже очень хотелось широко и доверчиво улыбнуться.
Первый мотоциклист показал пропуск. Облегчеппо вздохнув, Клава подала знак комсомольцам. Те поднялись из-за укрытий и окружили мотоциклистов.
– Как там? – спросила Клаша, кивая за реку, на запад, откуда доносилось глухое урчание орудий.
Улыбки сошли с лиц мотоциклистов.

– Жмет! – коротко бросил первый мотоциклист и, отвернув глаза в сторону, спросил, где найти райком партии.
Клава объяснила. Мотоциклисты завели моторы и помчались к городу. Лишь один из них, широколобый, с мягким округлым' подбородком, задержался на минутку и, подозвав Клаву ближе к себе, вполголоса сказал:
– Вы, я вижу, за старшую тут… Уходили бы, пока не поздно… Немец-то. вот он… наседает… Жди с часу на час.
– Приказа нет, – покосившись на ребят, так же вполголоса ответила Клава.
– Комсомол, значит?… – мотоциклист посмотрел на ребят, вздохнул, поправил шлем. – Понимаю… Ну, будьте здоровы!…

* * *
Во второй половине дня обстрел города усилился. Снаряды рвались уже в центре. Были повреждены торговые ряды, здание горсовета, несколько домов. Начались пожары.
Улучив свободную минутку, Клава и Саша Бондарин побежали по своим домам. Саша помог отцу погрузить больную мать на подводу, потом Бондарины поехали к Назаровым за Евдокией Федоровной.
Клава уложила на подводу вещи и обнялась с матерью. Простился со своими родителями и Саша. Старые женщины переглянулись и вдруг навзрыд заплакали.
– Да будет вам, матери! – взмолился Иван Сергеевич… – И без того лихо…
– Да что ж это такое… Жили, детей растили, – запричитала Евдокия Федоровна, – А теперь уезжай нивесть куда, на горе да на разлуку. Никуда мы без вас не поедем… Слышь, Клаша!
– Садись с нами, сыночек, – упрашивала Сашу мать. – Куда ж я без тебя-то…
Клава принялась уверять, что батальон, наверное, скоро получит приказ оставить город и они с Сашей непременно нагонят подводу.
Но матери продолжали стоять на своем: без детей они никуда не поедут.
Клава выразительно посмотрела на Ивана Сергеевича.
– Цыц! – прикрикнул тот на женщин. – Чего вы им души травите? Не могут они пока уехать… и все тут…
Он сердито хлестнул лошадь, и подвода загремела по мостовой.
С тяжелым сердцем Клава и Саша вернулись в школу.
В сумерки истребительный батальон подняли по тревоге и вывели за город, к железнодорожной станции. Бойцам было сообщено, что ожидается высадка вражеского воздушного десанта. Развернувшись цепью, истребители залегли на луговине, поросшей мелким кустарником.
Командир батальона и Клава обошли всех бойцов и еще раз объяснили, что надо внимательно следить за воздухом и при появлении вражеских самолетов открывать огонь по снижающимся парашютистам.
Ребята лежали на траве, влажной от росы, и чутко прислушивались, не загудят ли над головой самолеты.
Клава внимательно вглядывалась в лица ребят. Давно ли они вот на этой же луговине проводили военную игру –